«Как жаль, что у меня нет врагов, а то бы я их обняла, прижала к сердцу и простила бы, не задумываясь, от души», – мечтала перед исповедью 11-летняя Люда Влассовская, героиня дореволюционной повести Лидии Чарской «Записки институтки». Кто из нас готов от всего сердца сказать так же?
О любви к врагам говорит Евангелие, а значит, это важно. Но не всегда понятно – какие заклятые враги могут быть у обычного человека? Зачем любить того, кто тебя не любит и даже, может быть, тебе вредит? И вообще – нужна ли нашим врагам наша любовь?
«Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас (Лк. 6: 27–28)»? Эти слова выходят далеко за пределы обычной человеческой логики. За ответом на вопрос о том, как применить эту заповедь к жизни, мы обратились к современным христианским мыслителям.
Митрополит Сурожский Антоний был врачом, много общался с бывшими жертвами фашистских концлагерей. Что они вынесли из многолетнего опыта страданий, как относились к своим обидчикам?
Владыка Антоний в книге «Человек перед Богом» приводит два уникальных свидетельства. Это молитва, написанная погибшим узником концлагеря Дахау, и рассказ человека, который четыре года был заключенным лагеря.
«Мир всем людям злой воли! Да престанет всякая месть, всякий призыв к наказанию и возмездию. Преступления переполнили чашу, человеческий разум не в силах больше вместить их. Неисчислимы сонмы мучеников. Поэтому не возлагай их страдания на весы Твоей справедливости, Господи, не обращай их против мучителей грозным обвинением, чтобы взыскать с них страшную расплату.
Воздай им иначе! Положи на весы, в защиту палачей, доносчиков, предателей и всех людей злой воли – мужество, духовную силу мучимых, их смирение, их высокое благородство, их постоянную внутреннюю борьбу и непобедимую надежду, улыбку, осушавшую слезы, их любовь, их истерзанные, разбитые сердца, оставшиеся непреклонными и верными перед лицом самой смерти, даже в моменты предельной слабости. Положи все это, Господи, перед Твоими очами в прощение грехов, как выкуп, ради торжества праведности, прими во внимание добро, а не зло! И пусть мы останемся в памяти наших врагов не как их жертвы, не как жуткий кошмар, не как неотступно преследующие их призраки, но как помощники в их борьбе за искоренение разгула их преступных страстей…»
«Второй пример – человека, которого я очень близко знал. Он был старше меня значительно, участник Первой мировой войны, где он потерял руку; он вместе с матерью Марией Скобцовой спасал людей во время немецкой оккупации – Федор Тимофеевич Пьянов. Его взяли немцы в лагерь, он четыре года там был, остался в живых. Когда он вернулся, я его встретил случайно на улице, говорю: „Федор Тимофеевич, что вы принесли обратно из лагеря, с чем вы вернулись?“ – „Я вернулся с ужасом и тревогой на душе.“ – „Вы что, потеряли веру?“ – „Нет, – говорит, – но пока в лагере я был жертвой жестокости, пока я стоял перед опасностью не только смерти, но пыток, я каждую минуту мог говорить: „Господи, прости им, они не знают, что творят!“
И я знал, что Бог должен услышать мою молитву, потому что я имел право просить. Теперь я на свободе; наши мучители, может быть, не поняли и не раскаялись; но, когда я говорю теперь: „Господи, прости, они не знают, что творят“, вдруг Бог мне ответит: „А чем ты докажешь искренность своего прощения? Ты не страдаешь, теперь тебе легко говорить…“» Вот это тоже герой прощения.
И я глубоко уверен, что в конечном итоге, когда мы все станем на суд Божий, не будет такой жертвы, которая не станет в защиту своего мучителя, потому что раньше, чем придет время окончательного Страшного суда над человечеством, каждый, умерев, успеет на себя взглянуть как бы в зеркале Божества, увидеть себя по отношению ко Христу, увидеть, чем он был призван быть и не был, и уже не сможет осудить никого».
Клайв Стейплз Льюис – христианский писатель, который в юности прошел Первую мировую войну. Поэтому о любви к врагам в книге «Просто христианство» он говорит в том числе на основе собственного опыта. По его мнению, заповедь о любви к врагам тесно связана с прощением. Он называет ее «самой непопулярной добродетелью».
«Есть добродетель еще менее популярная, чем целомудрие. Она выражается в христианском правиле: „Возлюби ближнего своего, как самого себя“. Непопулярна она потому, что христианская мораль включает в понятие „твоего ближнего“ и „твоего врага“… Итак, мы подходим к ужасно тяжелой обязанности прощать своих врагов.
Каждый человек соглашается, что прощение – прекрасная вещь, до тех пор, пока сам не окажется перед альтернативой прощать или не прощать, когда прощение должно исходить именно от него. Мы помним, как оказались в такой ситуации в годы войны. Обычно само упоминание об этом вызывает бурю, и не потому, что люди считают эту добродетель слишком высокой и трудной. Нет, просто прощение такого рода кажется им недопустимым, им ненавистна самая мысль о нем. „Нас тошнит от подобных разговоров“, – заявляют они.
Я пытаюсь показать вам, что представляет из себя христианство. Не я его придумал. И в самой сердцевине его я нахожу эти слова: „Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим“. Здесь нет ни малейшего намека на то, что прощение дается нам на каких-то других условиях. Слова эти совершенно ясно показывают, что если мы не прощаем, то не простят и нас. Двух путей здесь нет. Так что же нам делать?
… Если мы действительно хотим (а все зависит именно от нашего желания) научиться прощать, нам, наверное, следует начать с чего-то полегче, чем гестапо. Например, с того, чтобы простить мужа, или жену, или родителей, или детей, или ближайших соседей за что-то, что они сказали или сделали на прошлой неделе. Это, возможно, захватит наше внимание.
Затем нам надо понять, что значит „любить ближнего, как самого себя“. А как я люблю себя?
Вот сейчас, когда я подумал об этом, я понял, что у меня нет особой нежности и любви к себе самому. Я даже не всегда люблю свое собственное общество. Значит, слова „возлюби ближнего своего“, очевидно, не означают „испытывай к нему нежность“ или „находи его привлекательным“. Впрочем, так и должно быть, потому что, конечно же, как бы вы ни старались, вы не заставите себя почувствовать нежность к кому бы то ни было.
Хорошо ли я отношусь к самому себе? Считаю ли я себя приятным человеком? Что ж, боюсь, что минутами – да (и это, несомненно, худшие мои минуты). Но люблю я себя не поэтому; не потому, что считаю себя славным парнем. На деле все наоборот, а именно: любовь к себе заставляет меня думать, что я, в сущности, славный парень.
Следовательно, и врагов своих мы можем любить, не считая их приятными людьми. Это великое облегчение. Потому что очень многие думают, что простить своих врагов значит признать, что они, в конце концов, не такие уж плохие, тогда как на самом деле всем ясно, что они действительно плохи.
Давайте продвинемся еще на шаг вперед. В моменты просветления я не только не считаю себя приятным человеком, но, напротив, нахожу себя просто отвратительным. Я с ужасом думаю о некоторых вещах, которые я совершил. Значит, мне, по всей видимости, дозволяется ненавидеть и некоторые поступки моих врагов. И вот уже мне вспоминаются слова, давно произнесенные христианскими учителями: „Ты должен ненавидеть зло, а не того, кто совершает его“. Или иначе: „Ненавидеть грех, но не грешника“.
Долгое время я считал это различие глупым и надуманным; как можно ненавидеть то, что делает человек, и при этом не ненавидеть его самого? Но позднее я понял, что годами именно так и относился к одному человеку, а именно к самому себе. Как бы я ни ненавидел свою трусость, или лживость, или жадность, я тем не менее продолжал любить себя, и мне это было совсем не трудно. Фактически я ненавидел свои дурные качества потому, что любил себя. Именно поэтому так огорчало меня то, что я делал, каким я был.
Следовательно, христианство не побуждает нас ни на гран смягчить ту ненависть, которую мы испытываем к жестокости или предательству. Мы должны их ненавидеть. Ни одного слова, которое мы сказали о них, не следует брать обратно. Но христианство хочет, чтобы мы ненавидели их так же, как ненавидим собственные пороки, то есть чтобы мы сожалели, что кто-то мог поступить так, и надеялись, что когда-нибудь, где-нибудь он сможет исправиться и снова стать человеком.
Проверить себя можно следующим образом. Предположим, вы читаете в газете историю о гнусных и грязных жестокостях. На следующий день появляется сообщение, где говорится, что опубликованная вчера история, возможно, не совсем соответствует истине и все не так страшно. Почувствуете ли вы облегчение: „Слава Богу, они не такие негодяи, как я думал“. Или будете разочарованы и даже попытаетесь держаться первоначальной версии просто ради удовольствия думать, что те, о ком вы читали, – законченные мерзавцы? Если человек охвачен вторым чувством, тогда, боюсь, он вступил на путь, который – пройди он его до конца – заведет его в сети дьявола. В самом деле, ведь он хочет, чтобы черное было еще чернее.
Стоит дать волю этому чувству, и через какое-то время захочется, чтобы серое, а потом и белое тоже стало черным. В конце концов появится желание все, буквально все – Бога, и наших друзей, и себя самих – видеть в черном свете. Подавить его уже не удастся. Атмосфера безудержной ненависти поглотит такую душу навеки…
Я часто думаю про себя, что бы случилось, если бы, когда я служил в армии во время Первой мировой войны, я и какой-нибудь молодой немец одновременно убили друг друга и сразу же встретились после смерти. И, знаете, я не могу себе представить, чтобы кто-то из нас двоих почувствовал обиду, негодование или хотя бы смущение. Думаю, мы просто рассмеялись бы над тем, что произошло».
Профессор Московской духовной академии Алексей Ильич Осипов обращает внимание на то, что слово «любовь» в Библии многозначно. Он объясняет, что же в Писании понимается под любовью к врагам.
«Когда мы произносим слово „любовь“, то должны понимать, что это слово очень многозначно. Я уже не говорю о разновидностях любви. В греческом языке, например, есть четыре обозначения разновидности любви: филео – дружеская любовь, сторге – любовь родителей и детей друг к другу, агапэ – любовь возвышенная (недаром вечерние собрания древних христиан называются агапы). Эта любовь – жертвенная, со смирением, с упованием на Бога. И эрос – эротическая любовь. Вот только четыре вида любви. На самом деле – их гораздо больше.
В данном случае речь идет о любви к врагам, которая тоже имеет несколько ступеней. Когда нам говорят о такой любви, то надо обязательно учесть: наша любовь к врагам заключается в том, чтобы не мстить за то зло, которое они нам причинили. Насколько в наших силах – не желать им зла. Поступать по отношению к ним – справедливо. Я обращаю ваше внимание на это „справедливо“, потому что мы постоянно поступаем несправедливо. Тем, кто нам нравится или кого мы любим, – мы прощаем такие вещи, за которые надо строго наказывать, и, напротив, кого мы не любим – придираемся к таким мелочам, что подчас и слушать стыдно. Только и ищем, чем бы можно было причинить человеку зло. На нашем уровне любовь к врагам – быть справедливым в отношении той жизненной ситуации, в которой мы находимся. Не желать зла, не делать зла – это уже самая первая стадия любви к врагам. И надо еще учесть и то, что справедливость – это самая низшая ступень любви!
Когда же мы коснемся той любви, которая бывает у человека, достигшего состояния любви, то здесь мы встречаем яркие примеры. Как, например, писал святой Исаак Сирин: „Если бы я десятикратно в день был сжигаем за любовь к людям – не удовлетворился бы этим“. И это уже – состояние сердца! Когда сердце пылает любовью.
Но еще раз повторю: на нашем уровне о сердце и речь не идет. Просто поступи справедливо! Не мсти ему! Это уже будет началом любви к врагу. На нашем уровне на большее вряд ли кто способен… Но, если возможно, – сотвори ему благо. Сделай этому человеку добро.
Как мы читаем в Писании: „Аще убо алчет враг твой, ухлеби его“. Ухлеби – то есть дать ему хлеба. Дать ему какие-то дары. Сделать ему что-то доброе, ибо очень часто в истории случалось так, что в ответ на этот акт твоего напряжения враг становился твоим лучшим другом. Ты ухлебил его – и с человеком произошло превращение. Он оказывается таким, что ты сам готов его целовать! Любовь покоряет, а не месть, не зло! И мы должны использовать именно это орудие, а не сатанинское».
Мария ХОРЬКОВА,
Коллажи Татьяны Соколовой,
Милосердие.RU
Использованы фотографии: митрополит Сурожский Антоний, 1970 год. Фото Бориса Трепетова (фотохроника ТАСС). С сайтов: https://www.longlongtrail.co.uk/, wikipedia.org. А также произведения мировой живописи.
