Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской, воскресенье после 20 сентября, 29 июля
Дни памяти
Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской
Воскресенье после 20 сентября – Собор Алтайских святых
29 июля
Житие
Священномученик Иаков (в миру Иаков Иванович Маскаев) родился 13 октября 1879 года в городе Уральске в семье крестьян села Еделева Сызранского уезда Симбирской губернии и был назван в память апостола Иакова Алфеева. В 1901 году Иаков Иванович окончил Оренбургскую Духовную семинарию. Учась на последнем курсе, он женился на девице Валентине, которая была круглой сиротой и воспитывалась в семье священника. В 1901 году у них родился сын Борис. Вскоре он смертельно заболел, и отец Иаков, который был уже тогда священником, горячо молился о его выздоровлении. Он обращался в своих молитвах за помощью ко всем святым, но особенно горячо и с большой верой к преподобному Серафиму Саровскому и дал обет, что, если младенец выздоровеет, он совершит паломничество в Саровский монастырь к мощам только что прославленного преподобного Серафима. По чудесном выздоровлении сына он исполнил свой обет и совершил паломничество в Саровский монастырь. Впоследствии у них с супругой родилось девять детей, и она умерла при родах последнего ребенка в 1918 году.
В 1901 году Иаков Иванович был рукоположен в сан священника ко храму в селе Зобово, расположенном в 180-ти километрах от Оренбурга. Отец Иаков зарекомендовал себя как энергичный труженик на ниве Христовой. Он неустанно проповедовал, его усилиями в течение нескольких лет была построена в селе новая церковь. Несмотря на стесненные обстоятельства в средствах и большую семью, отец Иаков был одним из самых щедрых жертвователей в епархии. Горячо отзываясь на призыв Церкви и Отечества о помощи, он активно собирал и пересылал пожертвования на нужды армии и флота во время русско-японской войны 1904–1905 годов. 8 апреля 1905 года епископ Оренбургский и Уральский Иоаким (Левицкий) наградил его набедренником. В 1909 году отцом Иаковом было выстроено здание церковноприходской школы в деревне Ворониной. С 1913 года он значится членом епархиального комитета православного миссионерского общества. В 1915 году отец Иаков был награжден камилавкой.
Во время начавшейся в 1914 году Первой мировой войны отец Иаков вместе со своими прихожанами щедро жертвовали на нужды русских воинов, и пожертвований всегда было больше, чем в каком бы то ни было другом приходе в епархии, хотя они жертвовали не от материального избытка, а от широты милующих сердец, жертвовали всё, что имели.
Дело просвещения, всегда существенное для процветания любого народа, в начале ХХ века в России испытывало значительные трудности, и в особенности там, где в епархиях только недавно основались учебные заведения. В тяжелом материальном положении оказалась и Оренбургская Духовная семинария; это обстоятельство подвигло создать Общество вспомоществования ее нуждающимся ученикам, одним из деятельнейших участников и щедрым жертвователем которого стал священник Иаков Маскаев. «Без помощи Общества, – писалось в отчете ревизионной комиссии, – немало бедных воспитанников нашей семинарии не могли бы продолжать своего образования, а другие остались бы без необходимой обуви и одежды».
За безупречное и ревностное пастырское служение он вскоре был возведен в сан протоиерея и включен в состав епархиального управления. Среди своих прихожан, а также среди духовенства в епархии отец Иаков имел столь высокий авторитет, что когда пришло время и в Оренбургской епархии было образовано Орское викариатство, он был вызван в Оренбург в качестве кандидата на архиерейскую кафедру.
В январе 1923 года в Оренбурге состоялось собрание духовенства и мирян под председательством епископа Оренбургского Аристарха (Николаевского). На этом собрании абсолютным большинством голосов было решено кандидатом на Орскую кафедру избрать протоиерея Иакова и командировать его в Москву для рукоположения в сан епископа. Узнав желание правящего архиерея и собрания священнослужителей градо-Орских церквей возвести его в сан епископа, отец Иаков стал отказываться, указывая на то, что на его руках остались дети-сироты, трое из которых в несовершенных летах, причем младшей дочери всего пять лет, а между тем от епископа в настоящий исторический момент требуется прежде всего исповедничество, он должен быть готов к ссылкам и тюрьмам. На все возражения и слезные просьбы отца Иакова пронести мимо горькую сию чашу архипастырского служения и внять сиротству детей ему было сказано, что у Бога нет сирот. Выслушав это, отец Иаков согласился и не стал больше спорить, вручив детей попечению Бога и Матери Божией. Впоследствии все дети дожили до преклонного возраста, пережив летами мученика-отца; они всегда ощущали незримую Божию защиту. Хотя в ту пору гонений всем православным жилось нелегко, но они не могли бы сказать, что им было труднее других. Благодать Божия за молитвы священномученика скрадывала тяготы и претворяла печали в радость.
По пострижении в монашество с именем Иаков, в честь апостола Иакова, брата Господня, с днем тезоименитства 23 октября, отец Иаков был рукоположен в сан епископа преосвященным Антонином (Грановским) и бывшим когда-то архиепископом Екатеринославским Владимиром (Соколовским-Автономовым), который сообщил нарекаемому в архиерейский сан, что он находится в подчинении Патриарха Тихона и никогда не прерывал с ним общения. После хиротонии епископ Иаков вернулся в Оренбург.
10 мая 1923 года епископ Аристарх отбыл в Москву, отдав распоряжение, что епископ Иаков остается на время его отсутствия управляющим Оренбургской епархией. В этом же году епископ Аристарх отпал в обновленчество; вместе с тем стало ясно, что епископ Антонин является одним из руководителей обновленчества, и по этой причине законность хиротонии владыки Иакова стала вызывать сомнения и желание у священнослужителей и прихожан, чтобы этот вопрос был разрешен священноначалием.
22 июля 1923 года состоялось собрание всех православных священнослужителей города Орска с участием представителей от приходских советов градо-Орских церквей по вопросу хиротонии епископа Иакова, которое единодушно постановило: «Принимая во внимание неканоничность и безблагодатность ВЦС и принятой от него именуемым епископом Иаковом – бывшим протоиереем Маскаевым, хиротонии, по недоразумению… вменить в обязанность епископу Иакову с первым отходящим поездом отправиться в город Москву и явиться к Патриарху Тихону или его заместителю для получения исправления в епископском сане и благословения от Святейшего на служение в городе Орске.
Кроме того, ввиду выдающихся нравственных достоинств и чистоты православия и той любви народа и духовенства, которую снискал епископ Иаков за кратковременное служение в Оренбургской епархии и в городе Орске, просить Святейшего Патриарха оставить любимого нами архипастыря в городе Орске, как народного избранника и весьма ревностного деятеля на ниве Христовой, снабдив его установленной грамотой».
Так как попечение об Оренбургской епархии в то время было поручено архиепископу Челябинскому Серафиму (Александрову), владыка Иаков направил к нему письмо с объяснением всех обстоятельств дела и получил ответ о спорности в каноническом отношении его хиротонии. Получив такой ответ, епископ Иаков немедленно подчинился высказанному суждению и, рассматривая это распоряжение как необходимый крест, прекратил совершение богослужений.
В соответствии с решением собрания священнослужителей, 26 июля владыка Иаков из города Орска направился в Москву к Святейшему Патриарху, но в вагоне поезда в Оренбурге был арестован сотрудниками ОГПУ и возвращен ими в Орск. Через некоторое время владыка вновь попытался встретиться с Патриархом, но снова был арестован и после краткого пребывания в заключении освобожден.
Ввиду сложившегося положения, 5 августа 1923 года было вновь созвано собрание священнослужителей градо-Орских церквей с участием представителей приходских советов и заслушано сообщение владыки о его безуспешных попытках достичь Патриарха. Собрание постановило: «…С епископом Иаковом в молитвенно-евхаристическое общение войти; просить его озаботиться получением от Патриарха Тихона соответствующей грамоты, свидетельствующей о его епископском достоинстве».
3 сентября 1923 года епископ Иаков отправил прошение Патриарху Тихону, в котором он изложил все обстоятельства дела и добавил: «Смиренно прошу не считать меня как карьериста… а если я что и сделал по малоопытности, без злого умысла, то коленоприпадающе к стопам Святительским Вашего Святейшества умоляю простить меня недостойного и грешного, исповедую верность «до смерти» Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, кормило коей в стране нашей Освященный Собор передал Вашему Святейшеству, рабски, как негодный раб, прошу, Ваше Святейшество, принять меня в общение; никаким обновленческим группам я не сочувствую и реформ в жизнь проводить никогда не буду без благословения Вашего Святейшества… Снизойдите, Ваше Святейшество, к моей мольбе и исполните мою слезную просьбу. 26 июля я отправился к Вашему Святейшеству, но в вагоне в городе Оренбурге был арестован и возвращен обратно; собираюсь снова – но опять те же препятствия… Но буду надеяться на помощь Божию. Согласно извещения архиепископа Серафима о спорности и неканоничности моей хиротонии, я добровольно, как крест, возложил на себя запрещение и теперь службу не служу».
Патриарх Тихон принял его в молитвенное общение, но предложил написать письменное заявление, что владыка не имеет ничего общего с обновленческим Синодом. Епископ Иаков выполнил предложение Патриарха и написал заявление в обновленческий Синод, что он не желает и не находится в его подчинении. После этого его хиротония, как совершенная архиереями старого поставления, была признана действительной.
В это время владыку беспрестанно вызывали в ОГПУ, грозя арестом и предлагая стать негласным сотрудником. Видя, что властями созданы такие условия, когда он не может выехать из города для установления связи с Патриархом, владыка решил согласиться, для того, чтобы хоть несколько ослабить надзор над собой и канонически разрешить вопрос о законности своей хиротонии, получив об этом официальный документ Патриарха. Он заявил начальнику ОГПУ о своем согласии на сотрудничество. А затем выехал в Москву, где побывал у Святейшего и получил все необходимые документы, подтверждающие подлинность его хиротонии, и вернулся в Орск, где был тут же вызван к начальнику ОГПУ, который спросил его, зачем он ездил в Москву. Владыка ответил, что ездил за ставленнической грамотой.
13 января 1925 года обновленцы наложили на епископа Иакова запрещение в священнослужении, но оно было ничего не значащим для него, так как он никогда не связывал себя с ними, желая быть только в Патриаршей Церкви. После решительного отказа иметь какую бы то ни было связь с обновленцами владыка был вызван в ОГПУ, где ему было предложено начать сотрудничество с ОГПУ в связи с данным им обещанием, а также и с обновленцами. Владыка категорически отказался от сотрудничества как с теми, так и с другими. Начальник ОГПУ попытался уговорить его, действуя то лестью, то угрозами, но владыка проявил решительную твердость в своем выборе и не пошел ни на какие компромиссы. Вскоре ОГПУ предложило ему встретиться для переговоров с одним из своих сотрудников вне пределов здания ОГПУ, но владыка, твердо держась своего решения, отказался с кем-либо встречаться и уже никогда и никуда и ни на какие встречи не шел.
В это время владыка служил каждый день и за каждой службой проповедовал; в своих проповедях он старался как можно глубже раскрыть содержание Евангелия, но нередко ему приходилось касаться и существа обновленческого раскола. Однажды владыку задержали, когда он ехал на богослужение. Уже начинали звонить к службе, когда его привели в ОГПУ, где кроме сотрудников находился обновленческий священник. Все они стали шумно требовать, чтобы владыка дал подписку, что он перестанет проповедовать против обновленцев и вообще будет проповедовать реже. Владыка категорически отказался, сказав, что проповедь – это уставная часть богослужения, а устав он отменить не может. Продержав некоторое время, они отпустили его. В храме между тем не начинали служить всенощную до выяснения всех обстоятельств, и велика была всеобщая радость, когда приехал владыка и началось богослужение.
Видя непреклонность епископа в служении православию и его решительную борьбу с обновленцами, ОГПУ в 1925 году арестовало владыку и приговорило к трем годам ссылки, которую он был отправлен отбывать в город Самару. В ОГПУ составили на него следующую характеристику: «Как епископ среди верующих, и особенно среди монашествующих, пользуется авторитетом и имеет на них влияние».
После ареста владыки дети его остались без средств к существованию, и в храмах города устраивались тарелочные сборы на «архиерейских детей», причем дети зачастую сами ходили с тарелочкой. Авторитет владыки, любовь паствы к нему, его почитание были столь велики среди православных, что они с охотой и обильно жертвовали сиротам.
По окончании ссылки в 1928 году владыка был назначен епископом Осташковским, викарием Тверской епархии. В Осташкове владыка прослужил около года и 6 февраля 1929 года был назначен епископом Балашовским, викарием Саратовской епархии.
В 1928 году в Балашове была арестована большая группа духовенства, а в 1929 году местные власти снова принялись собирать сведения о священнослужителях и верующих города Балашова. Они видели, что при балашовском соборе собрана дружная община верующих во главе с правящим епископом Иаковом, они обвинили их в том, что те ведут «среди населения агитацию против мероприятий советского правительства и партии, такого рода деятельностью они разлагающе действуют на местное население в селах». Было арестовано пятнадцать человек – священнослужителей, монахинь и мирян. Среди них 12 февраля 1930 года был арестован и епископ Иаков. Всех арестованных поместили в тюрьму в городе Балашове.
Власти стали вызывать для допроса одного за другим лжесвидетелей. Один из них показал, что «епископ Иаков, являясь враждебно настроенным по отношению к советской власти, имеет тесную связь с монашествующим элементом и реакционными церковниками, с коими частенько ведет беседы на дому, где он проживает; его квартиру очень много посещает не только городских церковников, но и приезжих, коим он дает советы для борьбы с мероприятиями советской власти и высказывает свое недовольство таковыми… так например, в одной из проповедей в кладбищенской церкви, примерно числа 25 мая, Маскаев говорил: «Для нас, верующих, настало невыносимо тяжелое время, власть всюду нас притесняет, не дает нам свободно мыслить; закрывая церкви, она оставляет нас, верующих, без куска хлеба, храм Божий это наша духовная пища, а советская власть нас лишает этого». Маскаев с приездом в Балашов объединил черные силы церковников из монашествующего, торгового и чиновничьего элемента и является вдохновителем их в борьбе с советской властью».
Давали показания в качестве лжесвидетелей и отступники от веры, священники, снявшие с себя сан. Один из них показал: «Мне, как бывшему священнику Преображенской церкви и бывшему благочинному города Балашова, хорошо известно, что кафедральный собор города Балашова являлся центром контрреволюционной церковной организации… Квартиру епископа Иакова Маскаева стали посещать черносотское духовенство, реакционные церковники и монашествующий элемент не только города Балашова, но и окрестных сел и районов за получением советов и обмена мнениями. Последний же, являясь вдохновителем контрреволюционной своры, в своих беседах и советах определенно восстанавливал посещающих его квартиру и подстрекал их против проводимых советской властью мероприятий. Так, примерно в мае 1924 года, в разговоре со мной по вопросу закрытия Преображенской церкви и положения коллектива сказал: «Гонения на Православную Церковь растут с каждым днем; несмотря на издаваемые законы, советская власть их сама же и нарушает, заточили сотни невинных отцов духовных, грабят и разоряют народное имущество и преследуют верующих вплоть до заточения по тюрьмам, вот плоды завоеваний русским народом свободы». Он же, Маскаев, в беседе с приехавшими крестьянами, примерно в сентябре 1929 года, по вопросу хлебозаготовок говорил: «Тяжелое настало время для народа, советская власть – власть рабоче-крестьянская, а своими мероприятиями разорила крестьянство, обобрала, что называется, дочиста, какой же крестьянин после этого скажет, что ему нужна советская власть». Маскаева очень часто и много посещает монашек, коих он настраивал для обработки местного населения, особенно в защиту церквей на случай кампании по закрытию последних, благодаря чему никому небезызвестно то, что, наряду с проводимыми кампаниями по закрытию церквей в округе, имелся ряд случаев открытых выступлений верующих против закрытия, вплоть до оказания сопротивления представителям советской власти и общественным работникам, как-то: в селе Андреевки Аркадакского района, в селе Мача Тамалинского района, в селе Репно-вершины Балашовского района и так далее. Во время произнесения одной из проповедей в соборе Маскаев, призывая верующих к сплочению для защиты религии, произнес: «Претерпевайте, верующие, все обиды, наш Отец, Иисус Христос, терпел за нас, придет время и вы возрадуетесь»».
Один из членов приходского совета городского собора показал: «…Оставшийся представитель всей этой кучки Иаков Маскаев играет видную роль среди обиженных советской властью кулаков, монашек и антисоветского элемента. К нему часто и много ездят из сел монашек и священнослужителей, кои, получив должное внушение и наказ, какой точки придерживаться, возвращаются обратно в села. Мне, например, известно со слов, или вернее из разговоров, отдельных лиц о том, что Маскаев советует приезжим к нему священнослужителям, монашкам и церковникам возбуждать соответствующие заявления перед вышестоящей советской властью на мероприятия советской власти на местах и организованно не допускать закрытия церкви…»
4 марта 1930 года следователь допросил владыку, задавая вопросы в соответствии с показаниями лжесвидетелей. Владыка ответил: «В городе Балашове я проживаю с 15 марта 1929 года и служу в качестве епископа Балашовской епархии. За время нахождения меня в Балашове я близких знакомых, с которыми бы я поддерживал постоянное знакомство, не имел и не имею. В гостях я ни у кого не бывал, а также и у меня никогда никто не бывал. В отношении обращения ко мне со стороны верующих граждан о содействии их ходатайствам по вопросу незакрытия или вновь открытия церквей могу сказать следующее. Ко мне неоднократно являлись как члены коллектива верующих, так и члены церковного совета и просили у меня совета, как и перед кем им ходатайствовать, чтобы у них не закрывали церковь или, когда церковь была уже закрыта, вновь открыть, согласно желания верующих, на что я им предлагал обращаться согласно указания митрополита Серафима (Александрова. – И. Д) в окружной административный отдел… Но подобные обращения ко мне были очень редки, а в большинстве случаев верующие, помимо и не извещая меня, сами непосредственно обращались по соответствующим инстанциям…
Я знаю, что в городе Балашове проживает много монахинь, но я лично ни с одной из них не знаком и у меня на квартире таковые никогда не были. Кроме случаев, когда они приходили с заказом к дочери по шитью. В отношении двух монахинь, которые живут при соборе, могу сказать, что я их лично знаю плохо, знаю, что одну из них зовут Наталия, а другую, просфорню, даже и звать не знаю. Две эти монахини лично у меня на квартире не были, и о церковных делах я с ними никогда не говорил.
Лично ко мне из сел как Балашовской епархии, так и из других епархий никто и никогда не обращался с просьбой дать указания, как и что предпринимать по вопросу закрытия церквей со стороны местных органов власти.
Летом 1929 года ко мне на квартиру пришла неизвестная мне гражданка, назвалась монахиней бывшего подворья Балашовского монастыря в Царицыне и просила меня сообщить, какого я церковного течения, кем назначен епископом Балашовским и какого я мнения о митрополите Григории Екатеринбургском. На что я ей ответил, что я православный, назначен митрополитом Сергием Нижегородским, что же касается Григория, то я его считаю отколовшимся от Православной Патриаршей Церкви. Когда я своими ответами удовлетворил просительницу, я в свою очередь задал ей вопрос, кто она и почему ее эти вопросы интересуют. На что мне эта монахиня сказала, что она приехала из Сталинграда, где большинство городских приходов перешло к григорианцам, а также она слышала, что я являюсь обновленцем, и она приехала это проверить и, если это правда, что я обновленец, то спасти здешних сестер от заблуждения. Далее эта монахиня задала мне вопрос, что если я не обновленец, то почему молюсь за власть, на что я ей также дал исчерпывающий ответ, который, по-видимому, ее удовлетворил, и больше она ко мне не приходила, и я ее больше не видал…
В отношении проповедей, произносимых мною почти после каждой моей службы, могу сказать, что в своих проповедях я исключительно касался евангельских тем, не сопоставляя их с современной жизнью и не касаясь в них современных политических и бытовых вопросов».
Все обвиняемые и некоторые свидетели, будучи допрошены о владыке, говорили о нем как о выдающемся архиерее и ревностнейшем архипастыре, обладавшем среди православных города бесспорным и заслуженным авторитетом. Никто из обвиняемых не подтвердил фактов антигосударственной деятельности епископа, но для властей было достаточно свидетельства о его церковной деятельности.
13 марта 1930 года следствие было закончено, и владыке было предъявлено обвинение. Ознакомившись с ним, он написал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю, ибо антисоветской деятельностью я не занимался».
9 июня 1930 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Иакова к трем годам заключения в концлагерь. Вместе с ним были приговорены еще четырнадцать человек: четверо – к трем годам концлагеря, шестеро – к трем годам ссылки, один – к тюремному заключению на четыре месяца, трое освобождены с ограничением выбора места жительства, с поступлением на три года под надзор властей.
Среди этих троих была Раиса Покровская. Она родилась 5 сентября 1862 года в селе Казачки Балашовского уезда в семье диакона Льва Покровского. Получила хорошее образование и почти всю жизнь проработала учительницей в Балашовском женском монастыре, где приняла иноческий постриг. В 1923 году монастырь был закрыт, но монахини добились разрешения открыть на его месте монашескую общину, и Раиса, как и многие другие насельницы, продолжала жить в общине. В 1929 году власти закрыли и общину, а вскоре Раису арестовали. На вопрос следователя, знает ли она епископа Иакова, Раиса ответила: «Епископа Иакова Маскаева я знаю и неоднократно слыхала его проповеди в церквях, он пользуется большим авторитетом среди верующих и имеет на них влияние…»
Раису обвинили в том, что она «распускала среди населения явно антисоветские слухи, имела связь с монашками окрестных сел, через коих и обрабатывала местное население в антисоветском духе».
Виновной она себя не признала. Ей было тогда шестьдесят восемь лет, и власти приговорили ее к высылке из Балашова. Раиса была освобождена из заключения и отправлена под надзор властей в город Воронеж, где через три месяца, в сентябре 1930 года, скончалась.
По распоряжению властей епископ Иаков был отправлен в Соловецкий концлагерь и в конце июня прибыл в пересыльный лагерь в городе Кемь.
Незадолго до окончания срока заключения, 16 декабря 1932 года, Особое Совещание при Коллегии ОГПУ распорядилось отправить епископа на три года ссылки на Урал. Однако каким-то образом потерялись учетные документы, в которых сообщалось, в какой именно лагерь был отправлен епископ. 27 июня 1934 года Свердловское ОГПУ обратилось к своему начальству в Москву с сообщением, что епископ Иаков в Свердловск не прибыл, и просило объявить его во всесоюзный розыск.
Епископ Иаков между тем ни от кого не скрывался, но сразу же после освобождения из лагеря посетил заместителя Местоблюстителя митрополита Сергия и 4 апреля 1933 года получил от него назначение на Барнаульскую кафедру с поручением временно также управлять и Бийской епархией. В 1935 году владыка был возведен в сан архиепископа.
В Барнауле святитель-исповедник сразу стяжал любовь паствы истовым богослужением, проповедями, христианским мужеством, которое напоминало пастве мужество апостолов и первых святителей-мучеников Церкви Христовой. Владыка служил каждый день. Учитывая, что нет возможности для преподавания Закона Божьего, для богословских и литургических бесед, владыка везде в храмах, где служил, завел всенародное пение, чтобы из сознательного восприятия богослужения научить богословию. Иногда он сам выходил с посохом в руке к народу и давал знак, чтобы пели все. По городу и везде, куда бы он ни отправлялся, он всегда ходил в священнической одежде и с посохом, хотя в то время уже одно это было исповедничеством, вызывая со стороны безбожников хулу и насмешки. В своей жизни святитель отличался крайней нестяжательностью и для богослужений имел только одно архиерейское облачение. На службы в городские храмы он всегда ходил пешком. В будние дни совершал богослужения по священническому чину, во время праздничных богослужений всегда сам выходил к народу, совершая елеопомазание всех. После окончания литургии всех благословлял, независимо от того, много или мало было народа. В это время у него можно было что-либо спросить и получить ответ. В Барнаул к нему приехала дочь Нина. Она часто видела его молящимся ночью. Просыпаясь в два и в три часа ночи, Нина видела, с каким усердием владыка молился Богу. В эти годы здоровье владыки, сокрушенное заключением в Соловках, сильно пошатнулось, и в 1936 году он в сопровождении дочери выехал на лечение в Одессу. Когда он после непродолжительного лечения вернулся в Барнаул, стало очевидно, что близится новое гонение, и он завел себе сумку, в которой было собрано все необходимое на случай ареста.
Осенью 1936 года НКВД Алтайского края приступило к реализации плана по уничтожению духовенства Барнаульской и Бийской епархии. 23 сентября были арестованы и заключены в тюрьму в городе Бийске благочинный, протоиерей Даниил Носков, и мирянин Гектор Захарьин. 29 сентября был арестован священник Николай Пальмов. Все они согласились подписывать допросы с показаниями, которые требовались следователям. На основе их показаний власти составили обвинительное заключение, в котором, в частности, было написано: «23 сентября 1936 года 4-м отделом УГБ НКВД по Западно-Сибирскому краю в Смоленском районе ликвидирована контрреволюционная повстанческая организация, возглавляемая Барнаульским епископом Маскаевым Иаковом и благочинным священником Носковым Даниилом Матвеевичем.
Деятельностью контрреволюционной организации были охвачены: Смоленский, Алтайский и Грязнухинский районы и города: Бийск и Барнаул. В состав контрреволюционной организации входило 6 оформленных повстанческих ячеек с числом участников 28 человек…
Организация подготовляла повстанческие кадры для вооруженного выступления против советской власти в момент интервенции…»
Основываясь на лжесвидетельствах, подписанных арестованными обвиняемыми, 29 октября 1936 года власти арестовали архиепископа Иакова и заключили в тюрьму в городе Бийске. Во время длившихся в течение нескольких месяцев допросов архиепископ Иаков держался с большим мужеством и достоинством.
– Вам предъявляется обвинение в том, что вы являетесь идейным вдохновителем и руководителем контрреволюционной повстанческой организации в Смоленском и других районах Западно-Сибирского края. Что вы можете показать об этом? – начал допрашивать следователь.
– Виновным себя в этом не признаю, – ответил владыка.
– Вы говорите неправду. Следствие располагает бесспорными данными, изобличающими вас как руководителя этой контрреволюционной организации.
– Я уже ответил на первый вопрос, что виновным себя не признаю. Я не был участником никакой контрреволюционной организации.
– Вы продолжаете говорить неправду. Вам известен Даниил Носков, благочинный Смоленского района?
– Даниила Матвеевича Носкова я знаю. В мае 1933 года я из города Балашова прибыл в город Барнаул и занял место архиепископа. Первое время, ознакамливаясь с духовенством, занимающим приходы, я требовал их послужные списки. В то время Даниил Носков служил священником в селе Точилино Смоленского района. На этот приход он был поставлен мною по просьбе прихожан. В 1934 году Носков по просьбе прихожан села Смоленского мною был переведен в село Смоленское с возложением на него временно исполняющего должность благочинного. Носков у меня в Барнауле не был ни разу. Я же у Носкова был в 1935 году в конце июня, когда ездил на курорт в село Белокуриху. Заезжал к Носкову, когда ехал в Белокуриху и обратно. На курорт в Белокуриху приезжал один раз ко мне и Носков, привозил деньги, собранные с приходов на содержание патриархии.
– Дайте показания о политической настроенности Носкова Даниила.
– Дать показания о политической настроенности Носкова я не могу, так как с Носковым говорил очень мало, но из всех разговоров я вывел заключение, что он относится лояльно к советской власти.
– Вы говорите неправду. Вам как архиепископу хорошо известно антисоветское настроение Носкова. Вы хорошо знали, что Носков был судим за контрреволюционную деятельность и отбывал наказание в Сиблаге. Предлагаем не запираться, а давать правдивые показания.
– О том, что Носков был судим Тройкой, я знал из его послужного списка, и что он в Смоленском районе отбывает административную ссылку. О политических настроениях Носкова я не знал, так как по этому вопросу с ним разговора не имел.
– Вы опять врете. Следствию известно, что вы, будучи у Носкова в 1935 году, имели с ним беседу на контрреволюционную тему. Категорически настаиваем, чтобы вы на этот вопрос дали правдивые показания.
– Беседа у меня с Носковым была только о церковных делах, то есть о сборе добровольных пожертвований на содержание патриархии, о службе в церквях, о перемене антиминсов. В этих разговорах коснулись, как жили раньше, кто где учился. Говорили и о том, кто за что был судим и где отбывал наказание. Носков говорил, что он не знает, за что был осужден. С Носковым по этому вопросу я разговоров полностью припомнить не могу. О себе я говорил, что был вызван к уполномоченному в ОГПУ, предъявили обвинение, допросили и судили заочно Тройкой.
– Вы все время даете показания ложные и отвиливаете от ответов на поставленные вам вопросы, что вы являетесь вдохновителем и руководителем контрреволюционной организации, созданной в Смоленском и других районах Западно-Сибирского края. Носков Даниил является одним из руководителей этой организации, о чем он дал показания. Настойчиво требуем от вас правдивых показаний.
– Я повторяю, что ни вдохновителем, ни участником контрреволюционной организации не являлся.
– Вам предъявляются показания Даниила Носкова от 19 октября, где он указал, что признает себя виновным в том, что был руководителем контрреволюционной организации в Смоленском районе. Будете ли вы продолжать говорить следствию неправду или будете давать правдивые показания?
– Я намерен говорить правду и говорю правду на поставленные передо мной вопросы. Если Носков признал себя виновным, значит, он это делал, но мне лично об этом известно не было.
– Следствие располагает бесспорными данными о том, что вы были осведомлены о контрреволюционной деятельности Носкова и лиц, связанных с ним, так как Носков информировал вас об этом. По-прежнему настаиваем на даче правдивых показаний.
– Категорически отрицаю это, о контрреволюционной деятельности Носкова я осведомлен не был, так как он мне об этом не говорил.
– Вы уклоняетесь от ответов на вопросы, которые вам ставит следствие. Следствию известно, что вы были не только осведомлены Носковым о его контрреволюционной деятельности, но и принимали в ней самое активное участие, давая Носкову соответствующие установки. Следствие категорически требует не запираться и настаивает на правдивых показаниях.
– Я утверждаю, что о деятельности Носкова осведомлен не был, поэтому и принимать участия не мог, а также не мог давать каких-либо установок.
– Вы продолжаете увиливать от ответов. Ваша осведомленность о контрреволюционной деятельности Носкова и связанных с ним лиц и ваше практическое участие в этой контрреволюционной деятельности бесспорно доказаны следствием. Вам предъявляется показание Захарьина от 23 октября: «Иаков даже говорил, все это нужно строить под видом церковных объединений, дабы не провалить начатое дело». Как видите, дальнейшее ваше запирательство бесполезно, и следствие предлагает вам дать показание по этому вопросу.
– Это отрицаю, с Носковым я так не говорил и о контрреволюционных действиях его осведомлен не был.
– Ваше поведение на следствии свидетельствует о вашей неискренности, а также о том, что вы своими показаниями стараетесь запутать следствие. Будете ли вы давать следствию правдивые показания или отказываетесь от дачи показаний?
– Я намерен давать следствию показания и даю их.
– Если вы заявляете, что намерены давать следствию показания, то давайте их. Расскажите о контрреволюционной деятельности вашей, Носкова и других лиц по созданию повстанческой организации в Западно-Сибирском крае.
– Рассказать об этом я не могу. О контрреволюционной деятельности Носкова я не знаю, сам же я в политику не вдаюсь.
– Вы говорите неправду. Следствием вы изобличены как главный руководитель контрреволюционной повстанческой организации, созданной Носковым, Пальмовым и Захарьиным в Смоленском и других районах Западной Сибири. Давайте показания по этому вопросу.
– Я уже указал на предыдущем допросе и говорю сейчас, что об организации не знал и не являлся ее идейным руководителем.
– Вы продолжаете говорить неправду. Для изобличения вас в том, что вы являлись руководителем контрреволюционной организации, вам дается очная ставка с обвиняемым Захарьиным.
– Расскажите, что вам известно об участии в контрреволюционной повстанческой организации Маскаева Иакова Ивановича, – спросил следователь Захарьина.
– Об участии в контрреволюционной организации архиерея Иакова Маскаева мне стало известно от Даниила Носкова при следующих обстоятельствах. Летом, точно месяц я не упомню, но это было в середине 1935 года летом, я пошел к Носкову. В разговоре с ним мне Носков сказал, что вчера к нему проездом на курорт заезжал архиерей Иаков. Архиепископу Иакову Носков рассказал о проводимой работе по созданию контрреволюционной организации. Архиепископ Иаков, выслушав Носкова, одобрил эти действия и дал новые установки по вербовке новых участников.
– Что вы можете показать по этому поводу? – спросил следователь владыку.
– К Носкову я проездом на курорт Белокуриху заезжал в 1935 году в конце июня. Разговоров с ним, то есть с Носковым, о контрреволюционной организации не имел и установок никаких не давал.
После того, как лжесвидетель был уведен, следователь сказал, обращаясь к владыке:
– На очной ставке с Захарьиным вы изобличены в том, что Носковым были осведомлены о контрреволюционной повстанческой организации, вы приняли в этом участие и дали практические установки по вербовке новых участников в организацию. Будете ли вы теперь по-прежнему отрицать вашу принадлежность к контрреволюционной повстанческой организации?
– Свое участие в контрреволюционной организации я категорически отрицаю.
– Вам для очной ставки предъявляется обвиняемый Пальмов.
– Расскажите, что вам известно об участии в контрреволюционной повстанческой организации Маскаева Иакова. Членом этой организации являлись и вы, – сказал следователь Пальмову.
– Летом 1935 года, кажется в июле, я зашел к благочинному Даниилу Носкову переговорить об устройстве меня на приход. В разговорах о нашей жизни Носков мне рассказал, что у него в конце июня был Барнаульский архиерей Иаков Маскаев, которому он рассказал о проводимой контрреволюционной работе в Смоленском районе. Архиепископ Иаков одобрил все действия и дал новые установки вовлекать как можно больше недовольных. С того момента я узнал, что Маскаев является руководителем нашей организации.
– Что вы можете показать по этому поводу? – спросил следователь владыку.
– Я уже указал, что у Носкова был проездом, но разговоров с ним на тему о контрреволюционной организации не имел и установок ни письменных, ни устных не давал.
– Как видите, ваше запирательство и нежелание давать правдивые показания следствию и то, что вы своими ответами стараетесь запутать следствие, подтверждается другими участниками и руководителями этой повстанческой организации. Будете ли вы давать следствию показания о вашей контрреволюционной деятельности и деятельности других лиц, связанных с вами?
– Свое участие в организации я отрицаю. О контрреволюционном заговоре Носкова я не знал, поэтому не давал ни письменных, ни устных установок.
– О том, что Носков, Пальмов и другие вели активную контрреволюционную работу, вы были осведомлены. Об этом подтверждали сами обвиняемые на очной ставке с вами 31 октября 1936 года. Почему вы это скрываете?
– О контрреволюционной работе, которую проводили Носков, Пальмов, я ничего не знал.
– Вы говорите неправду. При первом допросе вы, характеризуя Носкова, заявили: «из всех разговоров я вывел заключение, что он относится лояльно к советской власти». Значит, у вас с Носковым разговор на политические темы был, так как без этого вы не могли бы сделать такого вывода.
– Такой вывод я сделал потому, что он, то есть Носков, в разговорах со мной не сделал ни одного выпада против власти. И к тому же Носков еще до получения от меня благословения был представителями власти зарегистрирован на приход.
– Вы же говорите, что с Носковым не имели разговора на политическую тему, а были у вас разговоры чисто религиозного характера. Как же вы все же могли определить его лояльность к советской власти?
– В разговорах Носков сказал, что у него отношения с местными властями хорошие. В доказательство привел, что на него не накладываются такие налоги, как на других священников, свыше нормы.
– Об отношении местных властей к Носкову вы сами хотели узнать или Носков в разговорах рассказал сам об этом?
– Задал вопрос Носкову я, как у него дела с налогом. Носков мне сказал, что налоги накладывают не свыше нормы.
– Значит, у вас с Носковым были и другие разговоры, не религиозного характера?
– Разговор был на религиозную тему, а отсюда вытек вопрос и о налогах. Других разговоров не было.
– Вы по-прежнему даете следствию неверные показания. С Носковым у вас был разговор и на политическую тему. О чем вам было подтверждено на очной ставке 31 октября с обвиняемыми Пальмовым и Захарьиным. Почему вы стараетесь скрывать это от следствия?
– Я уже отвечал, что никаких разговоров с Носковым на политические темы не имел. Пальмов и Захарьин от меня этого не слышали, поэтому утверждать не могут.
– Вы своими неверными показаниями стараетесь ввести следствие в заблуждение. Носкова вы характеризуете как лояльного человека, а Носков дал показания, что он антисоветский человек. В своих показаниях он говорит: «…они, то есть Пальмов, Можирин, Захарьин излагали свои взгляды, зная, что и я не советский человек». И ваши показания, что вы с Носковым не имели разговора на антисоветские темы, являются ложными.
– Никаких разговоров на антисоветские темы я с Носковым не имел.
– Кроме этого, Носков показал, что он, как благочинный и имеющий непримиримую вражду и злобу против советской власти, все антисоветские суждения священников оформил в контрреволюционную организацию, став руководителем последней. Вам он об этом рассказал, когда вы к нему заезжали. Предлагаем не запираться и дать показания.
– Ни о какой организации меня Носков не информировал, и такого разговора не было.
– Намерены ли вы давать следствию показания о своем участии в контрреволюционной организации?
– Показания давать согласен.
– Дайте показания, в чем заключалось ваше практическое участие в организации.
– Никакой организации участником я не был, и дать показания по этому вопросу я не могу.
– Вы же на первый заданный вам вопрос, будете ли давать показания о своем участии в организации, дали ответ, что показания дадите, а теперь заявляете, что дать показания не можете. Чем объяснить ваши противоречивые ответы?
– Противоречий не вижу, я думал, что вы будете касаться лиц, причастных к организации, поэтому ответил, что показания давать буду.
– Хорошо, дайте показания о известных вам лицах, принимавших участие в организации.
– Мне стало известно о контрреволюционной работе священников, находящихся в моем подчинении, только во время следствия. До этого времени я не знал, что они ведут работу контрреволюционного характера.
– Вы говорите неправду. О том, что Носков, Пальмов, Можирин и другие ведут контрреволюционную работу, вы знали до следствия. Предлагаем не запираться, а дать показания по этому вопросу.
– Повторяю, что до следствия я не знал, что они ведут работу против власти, когда меня стали допрашивать, то были зачитаны кое-какие показания, с того времени я узнал, что они ведут контрреволюционную работу.
– О том, что вы являлись не только участником организации, а даже руководителем ее, вам подтверждали на очных ставках Пальмов и Захарьин, и вы их показания слышали.
– Показания Пальмова и Захарьина я отрицаю, так как они не говорят, что слышали это от меня лично, а им обо мне говорил будто бы Носков…
– Носков начал заниматься контрреволюционной деятельностью с момента прибытия в Смоленский район из Сиблага. Вы, зная о его контрреволюционных действиях, не сняли его с работы, а, наоборот, приняли сами активное участие, возглавив эту организацию. Что вас заставляет скрывать это?
– Занимался ли Носков контрреволюционной деятельностью с момента прибытия в Смоленский район, мне неизвестно. И вел ли он работу впоследствии, я не знал также.
– Вы не могли не знать, что Носков создает организацию в Смоленском районе, так как Носковым за этот период времени завербованы Пальмов, Василевский и другие священники. К тому же, когда вы приезжали к Носкову, то об этом имели разговор.
– Разговора с Носковым о его контрреволюционной деятельности у меня не было, и я не знал, что им создается какая-то организация.
25 декабря 1936 года архиепископу Иакову был предъявлен протокол об окончании следствия. Владыка его подписать отказался, сказав, что он не признает себя виновным и поэтому протокол подписывать не желает.
Однако следствие на этом не было закончено, и он вместе с другими заключенными продолжал пребывать в тюрьме. Несмотря на тяжелые условия тюремного заключения и длительность пребывания в узах в условиях неопределенности, не сулившей ничего доброго, владыка не унывал, подкрепляемый благодатью Духа Святого, дававшего силы переносить все испытания, сколь бы длительны и тяжелы они не были.
Вместе с владыкой в числе других были арестованы священники Петр Гаврилов и Иоанн Можирин, инок Феодор (Никитин) и мирянин Иван Протопопов.
3 июля 1937 года Сталин подписал распоряжение о массовых расстрелах и о проведении дел приговариваемых к расстрелу административным порядком через Тройки. 25 июля 1937 года Тройка НКВД приговорила архиепископа Иакова (Маскаева), протоиерея Петра (Гаврилова), священника Иоанна (Можирина), инока Феодора (Никитина), Ивана Протопопова и других к расстрелу.
Архиепископ Иаков, священники Петр и Иоанн и инок Феодор были расстреляны 29 июля 1937 года и погребены в безвестной общей могиле. Мирянин Иван Протопопов был расстрелян 4 августа 1937 года.
