17.04.2021 | Образование

Установление Патриаршества в Русской Церкви и Святой Патриарх Иов

Установление
Патриаршества в Русской Церкви стало следствием роста ее значения и влияния в православном
мире, что к исходу XVI в. обозначилось особенно ярко. В то же время нельзя не
видеть в учреждении Патриаршества на Руси несомненного проявления Промысла
Божия. Русь не только получала свидетельство своего усилившегося духовного
значения в православном мире, но и укреплялась перед лицом грядущих испытаний
Смутного времени, в которых именно Церкви будет суждено выступить в качестве
силы, организовавшей народ на борьбу с иноземной интервенцией и католической
агрессией.

Возникновение идеи
Московского Патриаршества тесно связано с установлением автокефалии Русской
Церкви. После утверждения независимого от греков статуса Московской митрополии
стало осознаваться то исключительное значение Русской Церкви в православном
мире, которое она получила как наиболее влиятельная, многочисленная, а главное
– связанная с бытием единственного в мире православного государства Поместная
Церковь. Было очевидно, что рано или поздно, Патриарший престол будет утвержден
в Москве, государь которой стал преемником Императоров Ромеев и уже к середине
XVI в. увенчался царским титулом. Однако возведению Московской Митрополии на
степень Патриаршества в то время мешали напряженные отношения с
Константинопольским Патриархатом, обиженным на Русь за переход к автокефалии и
горделиво не желавшим ее признавать. В то же время без согласия Восточных
Патриархов самостоятельное провозглашение Русского Митрополита Патриархом было
бы незаконным. Если царя на Москве можно было поставить самим, силой и
авторитетом православной державы, то учреждать Патриаршество без
предварительного решения этого вопроса первенствующими кафедрами было
невозможно. Исторические обстоятельства сложились благоприятно для завершения
программы автокефалии Русской Церкви через установление Патриаршества лишь к
исходу XVI столетия, в правление царя Феодора Иоанновича.

По традиции, идущей от
Карамзина, Феодора нередко изображают слабовольным, едва ли не слабоумным и
недалеким монархом, что мало соответствует действительности. Феодор лично водил
в бой русские полки, был образован, отличался глубокой верой и необычайным
благочестием. 

Отход Феодора от дел управления скорее был следствием того, что
глубоко верующий царь не мог примирить в своем сознании несоответствие
христианских идеалов и жестоких реалий политической жизни Русского государства,
сложившихся в годы жестокого правления его отца – Иоанна Грозного. Феодор
избирал своим уделом молитву и тихую, мирную жизнь рядом со своей верной
супругой – Ириной Годуновой. Реальным правителем государства стал ее брат Борис
Годунов – талантливый и энергичный политик.

Безусловно, Годунов был
честолюбив. Но в то же время это был великий государственник и патриот,
создавший масштабную программу реформ с целью преобразования Российского
государства, усиления его мощи и международного престижа. Но, к сожалению,
великое предприятие Годунова не имело под собой прочного духовного основания и
далеко не всегда исполнялось приемлемыми в нравственном отношении средствами
(хотя доказательств причастности Годунова к убийству царевича Димитрия, как не
было ранее, так нет и сейчас), что стало одной из причин краха его замыслов.
Кроме того, и сам русский народ после ужасов опричнины сильно оскудел в
духовно-нравственном смысле и был весьма далек от блестящих державных замыслов
Бориса. Тем не менее, Годунов ревновал о величии России. И идея Русского
Патриаршества в значительной степени также укладывалась в разработанную им
программу, что сделало Годунова решительным ее сторонником. Именно Борис помог
довести программу утверждения Патриаршества на Руси до логического конца.

Первый этап подготовки
к установлению Русского Патриаршества был связан с приездом в Москву
Антиохийского Патриарха Иоакима в 1586 г. Это событие инициировало активность
годуновских дипломатов в достижении Патриаршего достоинства для Предстоятеля
Русской Церкви. Иоаким приехал сначала в пределы Западной Руси, а оттуда
направился за милостыней в Москву. И если в Речи Посполитой Патриарху пришлось
быть свидетелем нового натиска католиков на Православие и практически полного
развала церковной жизни Киевской митрополии накануне Брестской унии, то в
царственной Москве Иоаким увидел воистину величие и славу Третьего Рима. Когда
Патриарх Иоаким прибыл в Россию, его встретили с большим почетом.

Главной целью
Патриаршего визита было собирание милостыни. На Антиохийской кафедре висел
гигантский по тем временам долг – 8 тыс. золотых. Русских появление Иоакима в
Москве весьма заинтересовало: впервые в истории Восточный Патриарх приехал в
Москву. Но в сознании Годунова и его помощников этот беспрецедентный эпизод
почти мгновенно и неожиданно вызвал к жизни проект, призванный реализовать на
практике идею учреждения Московского Патриаршества.

После того, как Иоаким
был с почетом принят царем в Кремле, ему, естественно, нужно было встретиться с
Митрополитом Московским и всея Руси Дионисием. Но Предстоятель Русской Церкви
почему-то не давал о себе знать и никаких шагов навстречу Иоакиму не делал,
визита не наносил. Митрополит Дионисий, хотя и конфликтовал с Годуновым
позднее, но, вероятно, в это время действовал с ним вполне согласованно.

Иоакима почтили по
московским меркам невероятно: пригласили на обед к царю сразу в тот же день,
когда состоялся первый прием у государя. В ожидании обеда его отправили в
Успенский собор Московского Кремля, где совершал богослужение Дионисий. Похоже,
что все было тщательно продумано: Иоаким прибыл как смиренный проситель, а
Дионисий вдруг предстал пред ним в блеске роскошных облачений, окруженный
многочисленным русским духовенством в блистающем своим великолепии соборе. Его
облик вполне соответствовал положению Предстоятеля самой крупной и влиятельной
в мире Поместной Православной Церкви, хотя носил он при этом всего лишь
скромный сан митрополита.

Далее произошло нечто
невообразимое. Когда Патриарх Иоаким вошел в Успенский собор, он был встречен
здесь Митрополитом Дионисием. Но Иоаким не успел и рта раскрыть, как вдруг его,
Патриарха, благословил Митрополит Дионисий. Митрополит Московский благословил
Патриарха Антиохийского. Патриарх, конечно, был удивлен и возмущен такой дерзостью.
Иоаким начал было говорить нечто насчет того, что негоже Митрополиту первым
благословлять Патриарха. Но слушать его не стали и даже не пригласили служить
литургию (иначе, ее пришлось бы возглавлять не Дионисию, а Иоакиму). Более
того, Патриарху не предложили хотя бы пройти в алтарь. Бедный восточный
проситель простоял у заднего столпа Успенского собора в продолжение всей
службы.

Таким образом, Иоакиму
было явно показано, кто здесь проситель милостыни, а кто Предстоятель
по-настоящему великой Церкви. Это конечно было оскорблением, и нанесено оно
было Патриарху вполне сознательно. Похоже, все было рассчитано и продумано до
мелочей. Насколько здесь имела место личная инициатива Дионисия, сказать
трудно. Вероятнее, что все режиссировал Годунов. Смысл акции был вполне
прозрачен: к Русскому государю греческие Патриархи обращаются за помощью, но
при этом на Московской кафедре почему-то находится всего лишь Митрополит. Это
был явный знак Восточным Патриархам, предложение подумать над устранением этого
несоответствия. Иоакиму дали понять: раз уж просите и получаете, то должны и
отплатить приведением статуса Предстоятеля Русской Церкви в соответствие с ее
реальным местом в православном мире.

Понятно, что больше
никакой охоты встречаться с Дионисием у Иоакима не появлялось. Дальнейшее
обсуждение проблемы Русского Патриаршества с греками взял на себя Годунов,
который и вел тайные переговоры с Иоакимом. Иоаким не был готов к столь
неожиданному для него предложению об учреждении в Москве Патриаршего престола.
Решить этот вопрос самостоятельно он, конечно, не мог, но обещал посоветоваться
об этом с другими Восточными Патриархами. На данном этапе Москва
удовлетворилась достигнутым.

Теперь решающее слово
было за Константинополем. Но в Стамбуле в это время происходили весьма
драматические события. Незадолго до приезда Иоакима в Россию там был низложен
Патриарх Иеремия II Транос, на место которого турки поставили Пахомия.
Последний, в свою очередь, также вскоре был изгнан и заменен Феолиптом,
сумевшим заплатить турецким властям немалую сумму за Патриаршую кафедру. Но и
Феолипт недолго пробыл на Патриаршестве. Он также был смещен, после чего из
ссылки в Стамбул возвратили Иеремию. Первоначальные хлопоты об утверждении
Московского Патриаршества пришлись как раз на время этой смуты на
Константинопольской Патриаршей кафедре. Естественно, что послание Московского
государя и деньги, посланные Феолипту, где-то затерялись. Феолипт вообще
отличался жадностью и мздоимством. После того как он был низложен, и в
Константинополе вновь утвердился Иеремия II, обнаружилось, что дела Патриархии
находятся в крайне плачевном состоянии. Храмы были разграблены, денежные
средства разворованы, Патриаршая резиденция отобрана турками за долги.
Патриарший собор Божией Матери Всеблаженной – Паммакаристы за долги Феолипта
также был отобран мусульманами и обращен в мечеть. Иеремия вернулся из ссылки
на пепелище. Нужно было устраивать новую Патриархию: кафедральный храм,
резиденцию. Но денег на все это у Иеремии не было. Однако опыт Иоакима
Антиохийского показал: можно обратиться в богатую Москву, которая столь уважает
Восточных Патриархов, что в деньгах не откажет. Однако Иеремия был не в курсе
уже имевших место переговоров относительно Московского Патриаршества, начатых
при его предшественнике.

Иеремия выехал в
Москву. Этой поездке суждено было стать судьбоносной для Русской Церкви.
Промысл Божий даже беды Православия, как всегда, обернул в конечном счете к его
благу. Тяготы Константинопольского Патриархата обратились утверждением
Патриархата Московского к вящей славе Божией и укреплению Православия. Иеремия
в 1588 г. так же, как и Иоаким, сначала отправился в Западную Русь, откуда
поехал далее, в Московию. В Речи Посполитой Патриарху Константинопольскому
также довелось стать свидетелем крайнего ухудшения положения православных. Тем
большим был контраст, когда Иеремия прибыл в блистательную столицу
православного царства.

Надо отметить, что
Иеремия, прибыв в Смоленск, свалился буквально «как снег на голову», к полному
изумлению московских властей, потому что здесь еще ничего не знали о переменах
происшедших на Константинопольской кафедре. Москвичи не ожидали увидеть
Иеремию, о возвращении которого на кафедру здесь не знали. При этом вместо
ожидаемого благоприятного ответа на просьбу Московского государя об учреждении
на Руси Патриаршества москвичи услышали от Иеремии только разговоры о
милостыне. Нетрудно представить себе настроение людей Годунова, столкнувшихся с
неизвестным им Первосвятителем, который к тому же ничего не ведал о чаяниях
Москвы иметь собственного Патриарха.

Тем не менее, Патриарха
Иеремию приняли пышно, с максимальными почестями, которые стали еще большими
после того, как разведка донесла: Патриарх настоящий, законный, а не
самозванец. Сопровождали Иеремию в его поездке в Россию митрополит Иерофей Монемвасийский
и архиепископ Арсений Элассонский, ранее преподававший греческий язык во
Львовской братской школе. Оба эти архиерея оставили ценные воспоминания о
поездке Иеремии в Москву, по которым мы отчасти можем судить о том, как
протекали переговоры об учреждении Московского Патриаршества.

Ввиду перемен на
Константинопольской кафедре пришлось все переговоры о Московском Патриархате
начинать сначала. Но изменения произошли не только в Стамбуле, но и в Москве. К
этому времени конфликт между Годуновым и митрополитом Дионисием закончился в
1587 г. низложением последнего (Дионисий ввязался в боярский заговор и вместе с
другими противниками Годунова выступил перед царем Феодором с безнравственным
предложением развестись с Ириной Годуновой по причине ее бесплодия). На место
Дионисия был возведен Ростовский архиепископ Иов, которому и суждено будет
стать первым Русским Патриархом

Иова историки нередко
представляют как послушного исполнителя воли Бориса Годунова и чуть ли не
соучастника его интриг. Едва ли это справедливо. Иов несомненно был человеком
святой жизни. То, что Церковь причислила Иова к лику святых в 1989 г., когда
праздновалось 400-летие Московского Патриаршества, – это, конечно, не
случайность, связанная с юбилеем. Канонизация Иова готовилась еще в середине
XVII в., при первых Романовых, не любивших Годунова, при котором их род сильно
пострадал. Но в середине XVII в. прославление не успели подготовить, а при
Петре I, когда упразднили Патриаршество, канонизировать первого Русского
Патриарха уже было невозможно по политическим мотивам. Так что святость Иова,
напротив, может стать отправной точкой для предположения, что, быть может, не
все то негативное, что традиционно приписывали Годунову, имело место в
действительности? Об этом заставляет задуматься прежде всего та поддержка,
которую действительно оказывал Годунову св. Иов в его лучших начинаниях.

Факты подтверждают, что
святитель Иов вовсе не был послушным слугой Годунова, а при случае мог и резко
возразить Борису. Это подтверждает знаменитый эпизод, связанный с попыткой
Годунова открыть в Москве некое подобие университета на западноевропейский
манер. Иов решительно воспротивился этому: пример вовлечения тысяч православных
недорослей в католичество через иезуитские школы Речи Посполитой был слишком свеж
и нагляден. Годунов тогда был вынужден отступить.

Иов был настолько яркой
личностью, что еще в молодости был замечен Иоанном Грозным. Будущий Патриарх
пользовался огромным авторитетом и у Феодора Иоанновича. Иов отличался огромным
умом и великолепной памятью, был весьма начитан. Причем, все это сочеталось с
глубоко духовным устроением души святителя. Но даже если предположить, что
проводя Иова в Митрополиты, а затем и в Патриархи, Годунов действовал по
политическим соображениям, это отнюдь не бросает тени на св. Иова. Ведь Борис
выступал за утверждение Патриаршества в Москве, усиление престижа Русской
Церкви и Русского государства. Поэтому неудивительно, что в Предстоятели
Русской Церкви, которой скоро суждено будет стать Патриархатом, был выдвинут
Борисом именно Иов как человек самых выдающихся качеств. Какие бы политические
цели Годунов не преследовал, дело утверждения Патриаршества на Руси,
совершаемое через него, было в конечном счете проявлением Промысла Божия, а не
плодом чьего-либо расчета. Борис Годунов стал по сути орудием этого Промысла.

Иеремия
Константинопольский был принят в Москве с большими почестями. Его поселили на
Рязанском подворье. Но… облекли не только почетом, но и надзором. Какое-либо
общение Патриарха с кем бы то ни было, особенно с иностранцами, категорически
воспрещалось. Вскоре Иеремию принял царь. Причем, Патриарх ехал во дворец с
почетом – «на осляти». Прием был роскошным. Патриарх Иеремия прибыл не с
пустыми руками. Он привез в Москву множество мощей, в том числе: шуйцу апостола
Иакова, перст Иоанна Златоуста, часть мощей св. царя Константина и проч.
Иеремию одарили ответно кубками, деньгами, соболями и бархатом.

Затем начались
переговоры с Патриархом, которые вел Годунов. Прежде всего речь шла о главном –
о Русском Патриаршестве. Но каких-либо обязательств на сей счет перед русскими
Иеремия не имел. Конечно, это не могло не вызвать разочарования Годунова. Но
Борис как тонкий политик решает действовать более настойчиво. Можно было бы,
разумеется, вновь писать письма другим Восточным Патриархам, ждать, пока они
соберутся и совместно обсудят вопрос и что-либо решат. Но Годунов сообразил,
что при умелом подходе все можно сделать гораздо быстрее, так как неожиданно в
Москве впервые оказался сам Константинопольский Патриарх. В этом видели
несомненный Промысл Божий, о чем прямо сказал царь Федор Иоаннович в своей речи
в боярской думе. Теперь предстояло повернуть дело так, чтобы Иеремия согласился
на поставление Патриарха Московского. Это была сложная задача для годуновских
дипломатов. Но они с блеском с ней справились.

Прежде всего Иеремию
просто оставили в покое на его Рязанском подворье на довольно длительное время.
Приехавший в Москву в июне 1588 г. Патриарх в итоге вынужден был пробыть в
Белокаменной почти целый год. Иеремия жил на царском содержании, в полном
достатке и, наверняка, в гораздо лучших условиях, чем у себя в Стамбуле. Но
никому из москвичей или иностранцев видеться с Патриархом по-прежнему не
дозволялось. Фактически это был домашний арест в самых роскошных условиях.

Горделивые греки не
сразу вникли в ситуацию. Поначалу Иеремия, которому через посыльных от царя и
Годунова настойчиво предлагали идею Русского Патриаршества, наотрез
отказывался, говоря, что без соборного обсуждения сам он такого важного вопроса
решить не может. Но томление в «золотой клетке» стало сказываться, и Патриарх
ответил, что он, впрочем, мог бы учредить на Москве такую автокефалию, какую
имела Охридская архиепископия. При этом от москвичей требовалось поминать
Константинопольского Патриарха за богослужением и брать от него Святое Миро.
Понятно, что такое предложение в Москве всерьез воспринимать не могли: уже
полтора века Русская Церковь была полностью автокефальной, и времена были не
те, чтобы получать от греков подобные подачки.

Тем не менее, Иерофей Монемвасийский
осуждал Иеремию даже за эту мизерную уступку русским. А дальше в поведении
Иеремии появляются весьма своеобразные черты. Иерофей отмечал в своих записках,
что Иеремия поначалу заявил о своем нежелании давать Москве Патриаршество, но
потом начал говорить, что если русские захотят, то он сам останется здесь
Патриархом. Едва ли самому Иеремии принадлежала идея остаться в Москве
навсегда. Скорее всего это был хитроумный план Годунова, в основе которого
лежала мысль о том, что дело следует начать с предложения Иеремии самому
остаться в России. Вероятно, впервые эта мысль была высказана при Иеремии с
подачи Годунова теми рядовыми лицами из числа русских, которые были приставлены
к Патриарху для услужения (и надзора) – их мнение было неофициальным и ни к
чему не обязывало.

Иеремия, по словам
укорявшего его за это Иерофея, увлекся этим предложением и, не посоветовавшись
с другими греками, действительно решил остаться в России. Но Патриарх обманулся
приманкой – на деле то была лишь затравка, с которой начались уже настоящие
переговоры не о переезде в Москву Патриарха из Стамбула, а об учреждении нового
Патриаршества – Московского и всея Руси. Хотя, быть может, москвичи в качестве
запасного варианта все же были готовы и на то, чтобы Константинопольский Патриарх
остался жить в Москве. Такой вариант мог оказаться очень ценным и для Москвы, и
для Православия в целом. Москва получила бы фактическое подтверждение своего
преемства от Царьграда и буквальное основание для именования Третьим Римом. При
этом Западная Русь, находившаяся в юрисдикции Константинополя, автоматически
переходила бы в ведение Патриарха, переезжавшего в Москву. Тем самым
создавалась реальная основа для воссоединения воедино двух половин Русской
Церкви (кстати, наличие именно такого варианта – перенесения Вселенского
Патриаршества в Москву, ставшего известным в Риме и Речи Посполитой,
подстегнуло в дальнейшем действия западнорусских епископов-предателей к
заключению унии с Римом). Москва в данном случае могла бы полностью подтвердить
свое реальное первенство в православном мире, получив первое место в диптихах
Патриархов.

Но у этого проекта были
и отрицательные стороны, которые в конце концов перевесили его преимущества и
заставили Годунова добиваться создания нового, именно Русского Патриархата в
Москве, а не довольствоваться переносом Патриаршей кафедры из Стамбула.
Во-первых, неизвестно было, как на все это отреагируют турки и греки: вполне
возможно было, что почин Иеремии не нашел бы отклика в Константинополе, и там
могли просто избрать на его место нового Патриарха. Россия при таком повороте
событий осталась бы ни с чем. Во-вторых, сказывалось уже ставшее на Руси
традицией подозрительное отношение к грекам, истоки которого восходили к
Флорентийской унии. При всем уважении к достоинству Восточных Патриархов
русские по-прежнему не доверяли грекам. Здесь было и некоторое сомнение в их
Православии, и политическое недоверие как к возможным агентам Османской
империи. Кроме того, Вселенский Патриарх-грек был бы в Москве фигурой, влиять
на которую царю было бы намного труднее: а власть на Руси к этому времени уже
привыкла держать под своим контролем дела церковные. И наконец, можно было
опасаться, что Патриарх-грек будет больше печься о делах своих
соотечественников, чем о Русской Церкви. Сбор милостыни для Восточных кафедр в
таких условиях грозил вылиться в серьезное перераспределение русского золота в
пользу греческих Патриархатов.

Поэтому правительство
Годунова решило все же добиваться своего, Русского Патриаршества. И тогда в ход
пошла хитрая дипломатическая комбинация: ссылаясь на то, что на Московской
Митрополичьей кафедре уже пребывает Иов, Иеремии было предложено жить во
Владимире, а не в Москве. При этом русские дипломатично ссылались на то, что
Владимир – это формально первая кафедра на Руси (если не считать потерянного к
этому времени Киева).

Но как ни велико было
желание Иеремии жить в России, в почете и богатстве, без страха пережить от
турок новые гонения и унижения, Патриарх прекрасно понимал, что предложенный
ему вариант абсолютно неприемлем. Владимир был весьма захолустным городишком.
Древняя столица, центр Русской Церкви – все это было в прошлом. К концу XVI в.
Владимир стал заурядной провинцией. Поэтому естественно, что Иеремия дал
отрицательный ответ на это предложение. Он говорил, что Патриарх должен быть
рядом с государем, как это издревле было в Константинополе. Иеремия настаивал
на Москве. Завязались новые переговоры, во время которых Иеремия, очевидно,
поставил себя в безвыходное положение, сгоряча дав какие-то обещания, от которых
ему затем неудобно было отказаться. В конце концов посланцы царя Феодора завили
Иеремии что, если он сам не хочет быть Патриархом на Руси, то должен поставить
на Москву Патриарха из русских. Иеремия пытался возражать, заявляя, что он не
может этого решить самолично, но все же в итоге вынужден был дать обещание
поставить Иова Патриархом Московским.

17 января 1589 г. царь
созвал боярскую думу вместе с Церковным Собором: в Москву прибыли 3
архиепископа, 6 епископов, 5 архимандритов и 3 соборных старца монастырских.
Феодор объявил о том, что Иеремия не желает быть Патриархом во Владимире, а
свести ради него с Московской кафедры такого достойного Митрополита, как Иов,
невозможно. Кроме того, Иеремия в Москве едва ли, как сказал Феодор, смог бы
исполнять при царе свое Патриаршее служение, не зная ни языка, ни особенностей
русской жизни. Поэтому царь объявил о своем решении просить у Иеремии
благословения на поставление Иова в Патриархи града Москвы.

После заявления царя в
думе уже началось обсуждение таких тонкостей, как вопрос о необходимости
участия Иеремии в чине поставления Иова и возведении ряда русских епархий на
степень митрополий и архиепископий. Судя по всему, вопрос об учреждении
Патриаршества на Руси сочли окончательно решенным. Речь царя доказывала, что Иеремия
в ходе переговоров с Годуновым полностью сдался на требования Москвы и готов
поставить Русского Патриарха.

Так все было решено.
Конечно, у всей этой затеи был сильный политический привкус, и в нажиме на
Иеремию можно усмотреть много моментов, способных вызвать смущение. И все же
устроение Патриаршества на Руси было не какой-то пустой игрой амбиций, а делом,
крайне важным для Русской Церкви и мирового Православия. И это подтверждается
исключительно высоким авторитетом тех людей, праведных и святых, которые
выступили инициаторами этого начинания – царя Феодора Иоанновича и будущего св.
Патриарха Иова.

С самого начала царь и
Годунов, вероятно, не мыслили иных кандидатов на Патриаршество помимо Иова. И
хотя Московский Синодальный Сборник говорит о том, что Патриархом решено было
поставить «кого Господь Бог и Пречистая Богородица, и великие чудотворцы
московские изберут», в том, что именно Иов будет возведен в сан Патриарха,
сомнений ни у кого не было. Но такой выбор был вполне оправдан: Иов наиболее
подходил на роль Патриарха, что было особенно важно при учреждении нового
Патриаршего устроения Русской Церкви. Впрочем, в данном случае нельзя говорить
о какой-либо неканоничности: ведь и в Византии было в порядке вещей назначать
Патриарха одним лишь императорским указом.

В то же время 17 января
была собрана дума совместно с Освященным Собором, и государь предложил
обратиться к Иову, спросив Митрополита, как он размыслит относительно всего
дела с учреждением Патриаршества. Иов ответил, что он вместе со всеми архиереями
и Освященным Собором «положили на волю благочестивого государя царя и великого
князя, как о том благочестивый государь, царь и великий князь Феодор Иоаннович
произволит».

После этого заседания
думы вопрос об учреждении Патриаршества казался уже настолько решенным, что
царь послал к Патриарху Иеремии думного дьяка Щелкалова за письменным
изложением константинопольского чина Патриаршего поставления. Иеремия чин
представил, но он показался русским чрезвычайно скромным. Тогда решено было
создать свой собственный чин, переработав константинопольский Патриарший и
московский Митрополичий чины интронизации. Причем, в новый московский
Патриарший чин ввели характерную особенность старого русского чина, которая,
конечно, была совершенно нелогичной и ненужной: стало традицией, что
Митрополита Московского на Руси при настоловании повторно хиротонисали. Этот
обычай появился скорее всего по той причине, что в XVI столетии было немало
случаев, когда на Митрополию избирали игуменов и архимандритов – лиц, не
имевших архиерейского сана, которых затем рукополагали вместе с интронизацией.

Прошло полгода со
времени приезда Иеремии в Москву, прежде чем все дело установления Русского
Патриаршества успешно завершилось. На 23 января 1589 г. было назначено избрание
Патриарха, что было соблюдено уже почти что как формальность. Решено было
избрать трех кандидатов, на которых указали власти: Александра, архиепископа
Новгородского, Варлаама, архиепископа Крутицкого и Иова, Митрополита
Московского и всея Руси.

23 января в Успенский собор
прибыли Иеремия и члены Освященного Собора. Здесь в Похвальском приделе –
традиционном месте избрания кандидатов в Митрополиты, было совершено избрание
кандидатов на Патриаршество. Интересно, что в выборах не участвовали Иеремия и
сами кандидаты, уже заранее знавшие о том, что их изберут. Затем все
участвовавшие в выборах архиереи во главе с Патриархом Константинопольским
прибыли во дворец. Здесь Патриарх Иеремия доложил царю о кандидатах, и Феодор
из троих выбрал на Московское Патриаршество Иова. Только лишь после этого
избранного Патриарха Московского призвали во дворец, и он впервые в жизни
встретился с Иеремией.

Наречение Иова в
Патриархи было произведено в царских палатах, а не в Успенском соборе, как
ранее планировал Иеремия. Это было сделано умышленно. Если бы наречение
совершалось в соборе, то царь и Иов должны были бы благодарить Иеремию
всенародно за оказанную им честь. Но чтобы избежать этого и не поднимать
авторитет Константинопольского Патриарха слишком высоко, наречение было
произведено в царских палатах, а само поставление совершено в Успенском соборе
Московского Кремля 26 января 1589 г.

В Успенском соборе
посредине храма были поставлены сидения для царя (в центре) и Патриархов (по
бокам). Первым прибыл и облачился Иов, затем – Иеремия, после этого в храм
торжественно вошел царь Феодор. Иеремия благословил его, после чего государь
сел на свое место и пригласил Иеремию также сесть рядом, справа о себя. На
скамьях воссело духовенство. Затем ввели Иова, который, как при архиерейской
хиротонии, прочел исповедание веры и присягу. Затем Иеремия объявил его
Патриархом Московским и всея России и благословил. После этого Иов также
благословил Иеремию. Затем они облобызались, и Иов обошел с целованием других
архиереев. Затем Иеремия вновь его благословил, и Иов удалился в Похвальский
придел. Началась литургия, которую возглавлял Патриарх Иеремия. Центральным
моментом поставления было следующее действие: Иеремия после Малого входа стоял
у престола, а Иов по окончании Трисвятого был введен в алтарь через Царские
врата. Иеремия совершил над ним вместе с всеми присутствовавшими архиереями
полное епископское рукоположение вплоть до произнесения молитвы «Божественная
благодать…». Далее литургию возглавляли уже два Патриарха вместе. После
совершения литургии Иова вывели из алтаря на середину храма и произвели
собственно настолование. Его трижды сажали на Патриаршее место с пением «Ис
полла эти, деспота». После этого Иеремия и царь вручили разоблачившемуся Иову
по панагии. Иеремия также передал ему роскошный клобук, украшенный золотом,
жемчугом и каменьями, и не менее драгоценную и изукрашенную бархатную мантию.
Все это богатство должно было еще раз наглядно показать Иеремии, где теперь
воистину пребывают Рим и империя. После взаимных приветствий все трое – царь и
два Патриарха – воссели на своих тронах. Затем царь, встав, произнес речь по
случаю настолования и вручил Иову посох святого Петра, Митрополита Московского.
Иов отвечал царю речью.

Интересно отметить, что
Иов получил уже третью в своей жизни архиерейскую хиротонию, так как его уже
рукополагали при поставлении на Коломенскую епископскую кафедру, затем – при
поставлении в Московские Митрополиты, и вот теперь – при возведении на
Патриаршество.

Затем был дан парадный
обед у государя, во время которого Иов отлучался для того, чтобы совершить
объезд Москвы «на осляти» с окроплением града святой водой. На следующий день
Иеремия был впервые зван в палаты к Иову. Здесь произошел трогательный казус:
Иеремия не хотел благословить Иова первым, ожидая благословения от нового
Патриарха. Иов настаивал на том, что Иеремия как отец должен его благословить
первым. Наконец, Иеремию удалось уговорить, и он благословил Иова, а затем сам
принял благословение от него. В этот же день обоих Патриархов приняла у себя
царица Ирина Годунова. Иеремию осыпали богатыми подарками и царь, и Иов, и
прочие.

Вскоре после Патриаршей
интронизации состоялось поставление в митрополиты Александра Новгородского и
Варлаама Ростовского. Затем на степень митрополий были возведены также
Казанская епархия, где митрополитом стал будущий святитель Ермоген, и Крутицкая
епархия. Архиепископиями должны были стать 6 епархий: Тверская, Вологодская,
Суздальская, Рязанская, Смоленская, а также еще не существовавшая к этому
времени Нижегородская (но открыть ее в то время не удалось, и она была
учреждена только в 1672 г.). К двум прежним епископиям – Черниговской и
Коломенской – было решено добавить еще 6: Псковскую, Белозерскую, Устюжскую,
Ржевскую, Дмитровскую и Брянскую, что, правда, выполнить при Иове так и не удалось
(из названных кафедр открылась только Псковская).

С началом Великого
Поста Иеремия стал проситься назад, в Стамбул. Годунов отговаривал его,
ссылаясь на весеннюю распутицу и необходимость оформить документ об учреждении
Патриаршества на Москве. В итоге была приготовлена т.н. «уложенная грамота».
Характерным моментом этой грамоты, составленной в царской канцелярии, является
упоминание о согласии всех Восточных Патриархов на учреждение в Москве
Патриаршества, что вообще-то пока не соответствовало действительности. Устами
Иеремии грамота вспоминает идею Москвы – III Рима, что не было одним лишь
«красным словом». Следующим шагом утверждения авторитета Московского
Патриархата должно было стать внесение его в Патриаршие диптихи на определенное
место, соответствующее положению России, достаточно высокое. Русь претендовала
на то, чтобы имя Московского Патриарха поминалось на третьем месте, после
Константинопольского и Александрийского, перед Антиохийским и Иерусалимским.

Лишь после подписания
грамоты обласканный и щедро одаренный царем Иеремия уехал в мае 1589 г. домой.
По дороге он устраивал дела Киевской митрополии, и лишь весной 1590 г. вернулся
в Стамбул. В мае 1590 г. там был собран Собор. На нем предстояло задним числом
утвердить Патриаршее достоинство Московского Первосвятителя. На этом Соборе в
Константинополе было только три Восточных Патриарха: Иеремия
Константинопольский, Иоаким Антиохийский и Софроний Иерусалимский. Сильвестр
Александрийский был болен и к началу Собора скончался. Замещавший его Мелетий
Пигас, вскоре ставший новым Александрийским Папой, Иеремию не поддерживал, а
потому не был приглашен. Но зато на Соборе было 42 митрополита, 19
архиепископов, 20 епископов, т.е. он был достаточно представителен.
Естественно, что Иеремия, совершивший такой беспрецедентный в каноническом
отношении акт, должен был оправдывать свои совершенные в Москве действия.
Отсюда его ревность в защите достоинства Русского Патриарха. В итоге Собор
признал Патриарший статус за Русской Церковью в целом, а не за одним лишь Иовом
персонально, но утвердил за Московским Патриархом только пятое место в
диптихах.

С критикой действий
Иеремии вскоре выступил новый Александрийский Патриарх Мелетий, который считал
неканоничными действия Константинопольского Патриарха в Москве. Но Мелетий все
же понял, что происшедшее послужит благу Церкви. Как ревнитель православного
просвещения он весьма надеялся на помощь Москвы. В итоге он признал за Москвой
Патриаршее достоинство. На состоявшемся в Константинополе в феврале 1593 г.
новом Соборе Восточных Патриархов Мелетий Александрийский,
председательствовавший на заседаниях, выступил за Патриаршество Московское. На
Соборе еще раз со ссылкой на 28 правило Халкидонского Собора было подтверждено,
что Патриаршество на Москве, в городе православного царя, целиком законно, и
что в дальнейшем право избрания Московского Патриарха будет принадлежать
российским архиереям. Это было очень важно потому, что тем самым наконец-то был
окончательно исчерпан вопрос об автокефалии Русской Православной Церкви: Константинопольский
Собор признал ее законной. Но третьего места Московскому Патриарху все же не
предоставили: Собор 1593 г. подтвердил только пятое место Русского
Первосвятителя в диптихах. По этой причине в Москве на отцов этого Собора
обиделись и положили его деяния под сукно.

Таким образом,
учреждение Патриаршества в Москве завершило растянувшийся на полтора века
период обретения Русской Церковью автокефалии, которая теперь уже становилась
совершенно безупречной в каноническом аспекте.

Промыслом Божиим у
истоков Русского Патриаршества был поставлен человек исключительных духовных и
умственных дарований, замечательный и яркий, несмотря на свое весьма простое
происхождение: св. Иов (в миру – Иоанн) был из посадских людей города Старицы.
Родился он в середине XVI в., в царствование Иоанна Грозного. Смолоду был
связан со Старицким Успенским монастырем, где обучался в монастырской школе.
Его духовным наставником был архимандрит Старицкого монастыря Герман. Здесь же
будущий Патриарх стал послушником, а затем и монахом.

Иов был человеком
выдающихся способностей. Он был начитан, прекрасно читал и пел, имел
феноменальную память и приятную наружность – был высок, отличался правильными
чертами лица. Его память изумляла современников. Он знал наизусть Евангелие,
Псалтирь и Апостол, помнил множество молитв, в том числе – все тексты литургий
Иоанна Златоуста и Василия Великого, которые он совершал без Служебника,
наизусть. Даже длинные молитвы на вечерне Пятидесятницы он тоже читал по
памяти. Кроме того, Иов был очень благочестив. Никогда не бранился и не повышал
голоса, отличался кротостью и смирением, которые не покинули его даже после
того, как он стал Предстоятелем Русской Церкви. Иов никогда не пил вина, что
особенно изумляло его современников. Каждый день, если только он не был болен,
Иов совершал литургию. Все это характеризует Иова как подвижника и аскета,
человека святой жизни. Поэтому неудивительно, что Иов весьма быстро обратил на
себя внимание Иоанна Грозного, который поставил его настоятелем Старицкого
монастыря вместо умершего Германа.

В 1569 г. Иов впервые
упоминается как архимандрит Старицкого Успенского монастыря, а 1571 г. он уже
был переведен в Москву, в Симонов монастырь, где тоже стал архимандритом. В 1575
г. его перевели настоятелем в Новоспасский монастырь. Выдающиеся способности и
редкие духовные достоинства Иова способствовали его быстрому возвышению. В 1581
г. он становится епископом Коломенским, а в 1586 – архиепископом Ростовским. С
1587 г. Иов – митрополит Московский и всея Руси. И, наконец, в 1589 он
становится первым в истории России Патриархом. Иов был подлинным избранником
Божиим, и именно этой замечательной личности суждено было открыть новый этап в
истории Русской Церкви. В то же время его Патриаршество пришлось на пору
страшных испытаний Смутного времени.

Русская Церковь в
Патриаршество св. Иова заметно укрепляется, что отражается и в ее епархиальном
устроении. Помимо уже упомянутых четырех митрополий, 5 архиепископий и 2
епископий, существовавших в Русской Церкви до учреждения Патриаршества, при
Иове появляются три новые кафедры, что было для Руси явлением весьма редким
(иногда в продолжение нескольких столетий в Русской Церкви не учреждалось ни
одной новой епархии). В 1589 г. была образована Псковская епископия, в 1591 г.
– епископия Корельская и Орешская (она просуществовала лишь до 1611 г., когда
Ижорская и Карельская земля были оккупированы шведами, и кафедра прекратила
свое существование), в 1602 г. была создана Астраханская архиепископия.

Подобно св. Макарию св.
Иов укреплял Русскую Церковь и новыми канонизациями святых. При Иове были
общецерковно прославлены св. Василий Блаженный (1588 г.) и преп. Иосиф Волоцкий
(1591 г.), ранее с 1578 г. почитавшийся только местно. Канонизацией свв. Гурия
и Германа Казанских и Варсонофия Тверского Патриарх Иов подкреплял свои усилия
по христианизации Казани и Поволжья, которым он уделял очень много внимания. В
1591 г. местно был прославлен св. Филипп, митрополит Московский, мощи которого
были перенесены из Тверского Отроча монастыря на Соловки. В 1597 г. был
канонизирован преп. Антоний Римлянин, а в 1600 г. – преп. Корнилий Комельский.
Местно прославлены при св. Иове свв. благоверные князья Даниил Московский и
Роман Углицкий.

Миссионерская
деятельность при св. Иове активно протекала не только в Поволжье, но и на
Северо-Западе, в Карелии, где специально с этой целью была создана
миссионерская епархия, а также в недавно присоединенной к Российскому
государству Сибири.

Святой Иов был близок к
Годунову, который ему всячески покровительствовал. Иов в свою очередь
поддерживал Годунова, что уже само по себе заставляет усомниться в том
хрестоматийном облике злодея, которым историки со времен Карамзина привыкли
наделять Годунова, что едва ли справедливо. В деятельности Годунова было много
полезного для Российского государства и Церкви, что находило отклик у святого
Патриарха. Внимание Иова к российской государственной идеологии ощущается и в
его отношении к идее Москвы – III Рима, что проявилось в написанных им «Повести
о царе Феодоре Иоанновиче» и «Завещании». Св. Иов принимал заметное участие и в
политической жизни России. Царь Феодор чрезвычайно уважал его мнение.
Английский путешественник Флетчер так описывал заседание Думы при царе Феодоре
Иоанновиче: по пятницам государь собирал у себя Патриарха с митрополитами,
епископами, знатнейшими боярами и думными дьяками. После того, как один из
думных дьяков излагал какой-либо требующий обсуждения вопрос, царь прежде всего
выслушивал мнение Патриарха, и лишь затем приступали к обсуждению бояре.

Но время святительства
Иова было далеко не безоблачным, даже в период правления кроткого царя Феодора.
Потрясением для всего Российского государства обернулось убийство св. царевича
Димитрия, совершенное в Угличе 15 мая 1591 г. Народная молва обвиняла в этом
царского шурина Бориса Годунова. Однако, хотя это мнение и стало почти
всеобщим, никаких доказательств вины Бориса не было ни в то время, ни сейчас.
Еще более голословными выглядят выдвинутые в адрес Патриарха Иова обвинения в пособничестве
Годунову.

После гибели царевича
Димитрия царем Феодором Иоанновичем была назначена комиссия для расследования
обстоятельств смерти Димитрия и последующего мятежа в Угличе. Возглавлял ее
князь Василий Шуйский, будущий царь. Комиссия сделала заключение о том, что
малолетний Димитрий сам напоролся на ножик или свайку, играя во дворе. Тем не
менее, жители Углича, подстрекаемые родственниками Димитрия по линии матери –
царицы Марии Нагой, – подняли самый настоящий бунт и безо всякого суда убили тех,
кто якобы был повинен в смерти царевича. Естественно, бунт пришлось усмирять.
Патриарх Иов подписал решение следственной комиссии Шуйского предельно
осторожно: «Пред Государем-царем Михайлы и Григория Нагих и углицких посадских
людей измена явная. Царевичу Димитрию учинилось Божиим судом». То есть этим
мнением Патриарха Иова Церковь, по сути, отмежевалась от вынесения какого-либо
суждения по этому весьма темному делу.

Как пример более
объективного взгляда на проблему Угличского дела можно привести точку зрения
академика С.Ф.Платонова. Основываясь на источниках, он отмечал, что сказание об
убиении царевича Дмитрия было зафиксировано письменно не раньше, чем состоялись
канонизация и перенесение мощей св. царевича Димитрия, то есть уже после
воцарения Шуйского. Став царем после убийства Лжедмитрия I, Василий Шуйский
изменил свое прежнее мнение насчет причин гибели царевича и стал говорить о
причастности Годунова к убийству в Угличе. Все это было уже в 1606 году, т.е.
через 15 лет после того, как произошла Угличская трагедия.

В 1591 г. Борис Годунов
еще никак не мог считаться единственным и бесспорным претендентом на царский
престол. У него были соперники, прежде всего – Романовы, наиболее влиятельные
из бояр и близкие родственники царя Феодора по материнской линии. Феодор
Никитич Романов (будущий Патриарх Филарет), например, приходился царю Феодору
двоюродным братом, тогда как Борис – только лишь шурином. Устранение Димитрия
как возможного наследника еще не решало проблемы престолонаследия в пользу
Годунова. В гибели царевича Димитрия могли быть в равной степени заинтересованы
все наиболее родовитые бояре, которые могли надеяться овладеть престолом.
Московский царствующий дом был одной из ветвей Рюриковичей, так что родственные
ему представители любой княжеской фамилии Рюрикова и даже Гедиминова
происхождения, а также Романовы вполне могли претендовать на престол. Кроме
того, Феодор в 1591 г. был еще вполне здоров, и о скорой его смерти мысли не
возникало. У него могли появиться дети: так оно, в сущности, и было, – вскоре
родилась царевна Феодосия, умершая, правда, в младенчестве. Так что убийство
Димитрия само по себе еще ничего не решало.

В то же время, если
убийство царевича и не открывало претендентам дорогу к трону, то бросить тень
на Годунова оно могло. Так что истинными убийцами царевича вполне могли быть и
противники Годунова, желавшие «убить двух зайцев»: расчистить путь к престолу и
одновременно скомпрометировать Бориса. И, наконец, если следовать исходной
посылке расследования всякого преступления – необходимости определить, кому оно
выгодно, – то нельзя сбрасывать со счетов и еще один момент. Убийство Димитрия
по времени следует за утверждением Русского Патриаршества и практически
совпадает с началом подготовки Брестской унии в Речи Посполитой. Вполне можно
предположить, что события Смутного времени – это продолжение униатского
предприятия Рима и Речи Посполитой. Поскольку интрига с Лжедмитрием стала
основным моментом всей затеянной поляками и иезуитами смуты 1605–1612 г.г., то
можно допустить, что убийство могли совершить и агенты католической Польши. В
России их было более, чем достаточно, в том числе – среди бояр.

Ставшая для нас
привычной негативная характеристика Бориса, которая прочно утвердилась в трудах
многих видных историков, на самом деле весьма спорна. Напротив, академик
Платонов рисует Годунова в иных тонах: талантливым государственным и
политическим деятелем, человеком широчайшего кругозора и высоких нравственных
качеств. Платонов считал, что смута и дело Самозванца были организованы
родовитым боярством: бояре настолько ненавидели Годунова как выскочку и
похитителя власти, на которую сами зарились, что готовы были пойти на авантюру
с подставной фигурой лжецаревича, лишь бы свалить ненавистного им Бориса. Сам
факт канонизации Патриарха Иова, который не считал, что убийство Димитрия
организовано Годуновым, уже сам по себе может служить основанием для пересмотра
традиционной версии Угличской трагедии. В то же время вопрос об участии или
неучастии Годунова в убийстве св. Димитрия никакого отношения не имеет к самому
факту канонизации царевича и ни в коей мере не умаляет его святости. Кто бы и
по каким бы мотивам ни убил св. Димитрия, он умер страстотерпцем, пострадав до
смерти невинно.

В январе 1598 г.
скончался царь Феодор Иоаннович. Патриарх Иов написал жизнеописание этого
царя-праведника. По сути, это почти житие. Иов писал о Феодоре: «Хотя держал в
руках скипетр славного царства русского, но всегда устремлял ум свой к Богу, и
сердечную веру сопровождал добрыми делами. Тело удручал церковными песнями,
дневными правилами, всенощными бдениями, воздержанием и постом, а душу умащал
поучением божественных писаний, украшая ее благими нравами. Был весьма
нищелюбив, милуя вдовиц и сирот, особенно же чтил священнический и монашеский
чин, удовлетворяя их всегда пространною милостынею. И в дальние страны всегда
текла как неоскудная река его щедрая милостыня».

После кончины Феодора
встал вопрос об избрании нового царя. Сам Феодор завещал корону своей жене
Ирине, которую поручил заботам Патриарха Иова, Годунова и Феодора Никитича
Романова. Однако царица Ирина, оплакивая супруга и будучи, как и почивший царь,
столь же глубоко религиозной натурой, постриглась с именем Александры в
Новодевичьем монастыре.

После этого на царство
при активной поддержке Патриарха Иова был избран Годунов. Многие впоследствии
обвиняли Иова в том, что он якобы расплачивался с Борисом за свое Патриаршество
тем, что активно поддержал его кандидатуру на царство. Иов организовал
знаменитый крестный ход из Москвы в Новодевичий монастырь, где Борис укрывался
у сестры, отказываясь от Мономахова венца. Борис несколько раз заявлял об
отказе принять царское достоинство, что следует рассматривать не как лицемерие,
но как стремление понудить народ оказать ему как можно большую поддержку, что в
дальнейшем и произошло. Если бы отказ Годунова занять престол был всего лишь
спектаклем, за которым не стояло всенародного признания, это было бы мгновенно
использовано боярами для низвержения Бориса и захвата власти. Но на Земском
Соборе, избравшем Бориса на царство, даже враждебно настроенное по отношению к
Годунову родовитое боярство, высказалось за него. Значит, таково было
настроение большей части русского народа, против которого трудно было идти
недругам Бориса. Очевидно, что Патриарх Иов, как и большинство людей, радеющих
о благе Отечества, считал Годунова наиболее подходящим кандидатом на Российский
престол, что целиком закономерно: за плечами Бориса был гигантский опыт
государственной деятельности, искреннее стремление создать из России великую
державу и блестящие задатки политика колоссального масштаба. Иов не видел
другого более подходящего, чем Борис, кандидата в государи.

Как Борис, так и Иов
прекрасно понимали, что боярство настроено к Годунову враждебно, поэтому Борис
потребовал, давая свое согласие на царство, составить особую «уложенную
грамоту» и присягу на верность царю и новой династии, в тексте которой было
сказано: «если же кто не захочет послужить и начнет молву чинить в людях,
таковы, будет ли он священного сана, или от бояр, или иного какого либо чина,
по правилам святых отец и по соборному уложению нашего смирения, да будет
низвержен со своего чина и отлучен от Церкви и от причастия Святых Христовых
Тайн».

В 1598 г. Борис стал
царем. Первые годы его царствования прошли спокойно, но затем неблагоприятные
климатические условия вызвали недород и голод. Обнищавший народ стал роптать и
бунтовать, чем не преминули воспользоваться для антигодуновской пропаганды
бояре-заговорщики. Тогда Годунов стал подвергать преследованиям своих
противников. Начались доносы, казни и опалы. Многие обращаясь к Иову говорили:
«Что отче святый, творимое сие видеши, а молчиши?» Тогда Патриарх, по словам
современника, «день и нощь со слезами непрестанною в молитвах предстоял в
церкви и в кельи своей; непрестанно пел молебныя пения собором, с плачем и
великим рыданием; также и народ с плачем молил, дабы престали от всякого злого
дела, паче же от доводов и ябедничества, и бе ему непрестанные слезы и плач
непостижимый».

И все же едва ли Иов
ошибся, когда поддержал Годунова. Жестокости Годунова были иной природы, нежели
у Грозного: не маниакальная прихоть, но суровая необходимость ради обуздания
крамолы. Но самым драматичным было то, что русское общество рубежа XVI-XVII
веков было больно духовно, народ, нравственно одичавший в годы Опричнины,
озлобленный и при этом замкнувшийся в обрядовом благочестии, во многом утратил
подлинное понимание православной духовности. Смута была неизбежна: сам русский
народ представлял собой взрывоопасную массу, к которой извне лишь поднесли
фитиль, и запылал огонь смуты. И даже личность монарха уже очень слабо могла
повлиять на ход событий. Феодор – царь-праведник – не смог ничего поделать, он
лишь сознательно устранился от дел, которых уже не в состоянии был разрешить.
Годунов попытался провести реформы и укрепить державу, но тем лишь ускорил
трагическую развязку. Однако, если легитимный царь-Рюрикович еще удерживал
фактом своего бытия русский народ от апостасии, то избранный народом Годунов,
наоборот, не принеся чаемого удовлетворения, выборным характером своего
царствования только еще более раздражал. Русский народ переставал быть Новым
Израилем, отпадал от Христа. Боярство бросилось в омут интриг и заговоров,
погрязло в честолюбивых помыслах и жажде обогащения. Простые люди, измученные
недородом и голодом, были готовы на все ради удовлетворения самых элементарных
потребностей. Национальное и государственное сознание массово распадалось. Так
что не зря Иов непрестанно молился и плакал, предчувствуя, какая катастрофа
грядет на Русь.

И вот, наконец, когда почва
для смуты была уже вполне готова, в 1603 г. в Речи Посполитой объявился
самозванец который называл себя чудесно спасшимся царевичем Димитрием.
Лжедмитрия I, как его позднее стали именовать историки, поддержали в
католической Польше и Риме, но страшнее было то, что сначала тайно, а затем и
явно его сторону приняли многие бояре и дворяне, недовольные Борисом.
Начиналась небывалая доселе смута. В апреле 1604 г. самозванец тайно перешел в
римо-католичество через миропомазание. В своем письмом папе Клименту VIII
Лжедмитрий обещался исповедовать римо-католическую веру и прививать ее русскому
народу. Тем самым дело смуты приняло оборот религиозный, а поддержка самозванца
кем-либо из русских становилась изменой не только Отечеству, но и Православию.

События развивались
стремительно. В августе 1604 г. самозванец выступил в поход на Московское
государство. Уже в октябре 1604 г. его разношерстное воинство вторглось в
пределы России. Хотя армия царя Бориса была более многочисленной, лучше
вооруженной, но она фактически не сопротивлялась, так как во главе войск стояли
бояре-изменники, ненавидевшие Годунова. Войска Лжедмитрия, в составе которых
было немало поляков и прочих иноземцев-наемников, постоянно пополнялись
казаками. Простой народ верил предавшим Годунова боярам и встречал самозванца
как настоящего Димитрия – «прирожоного царя». Как только в начале 1605 г.
первые русские города сдались Лжедмитрию, новый папа Римский Павел V прислал
самозванцу поздравительное послание, в котором величал его «царем всея России,
Московии, Новгорода, Казани и проч.».

В то же время из Москвы
в русские города и веси рассылались грамоты, в которых говорилось, что
объявившийся «царевич» на самом деле является самозванцем. Особенно горячо в
поддержку Годунова выступил Патриарх Иов, лучше других понимавший, сколь
бедственными будут для России последствия надвигающейся смуты. Иов разослал по
епархиям послания, в которых требовал от епископов разъяснять народу, что
нашествие самозванца угрожает Православию и чревато наступлением католицизма. В
грамотах и выступлениях с амвона Иов называл самозванца беглым монахом
Григорием Отрепьевым. Однако, несмотря на выступления Патриарха Иова и усилия
Годунова унять смуту было уже невозможно. Ненависть бояр к царю Борису и полный
разброд в народе привели к тому, что почти повсеместно оказывалась поддержка
Лжедмитрию. Он триумфально шествовал по России как природный государь, которого
народ, уставший от недородов и прочих бедствий годуновской поры, встречал с
нескрываемой радостью. Правда, эта легитимная подоплека очень скоро сменилась
другим настроем – в народе проснулись самые темные стороны и инстинкты,
стремление «погулять» и «поворовать», пользуясь смутой.

В такой драматической
ситуации царь Борис Феодорович Годунов умер 13 апреля 1605 г. Смерть его была
внезапной и, как полагают некоторые историки, насильственной: возможно, его
отравили бояре. Государем стал сын Годунова Феодор. Но молодой царь, почти
ребенок, хотя и был одаренным и образованным, ничего не мог сделать в условиях
полного развала государства. Младшему Годунову первоначально присягнули, но уже
в начале мая бояре полностью его предали. Все было окончательно решено в пользу
Лжедмитрия. Москва взбунтовалась, самозванец был признан законным царем, а
Феодор объявлен низложенным. Семью Годуновых заключили под арест. Затем вдову
царя Бориса – царицу Марию Григорьевну и ее сына – царя Феодора Борисовича
зверски убили. Царевну Ксению Борисовну оставили в живых: самозванец, глумясь
над поверженной династией, сделал ее своей наложницей. Позднее Ксения
постриглась в монахини.

Не менее трагической
была и участь святителя Иова. Когда 10 июня 1605 г. москвичи получили ответ
Лжедмитрия на свое послание, в котором они признавали самозванца царем, Иов
попытался вразумить с амвона Успенского собора свою расходившуюся паству. Но
народ не внял голосу своего Патриарха. Тогда Иов сложил с себя панагию и
обратился с пламенной молитвой к Божией Матери перед Ее Владимирской иконой. В
своей молитве Патриарх говорил о том, что он 19 лет служил Пресвятой Владычице,
и вот теперь за грехи народа на истинную православную веру наступает
еретическая. Иов просил Матерь Божию не оставить своим попечением погибающий
русский народ. Но толпа пришла в неистовство. Иова выволокли из собора, били и
бесчестили, затем привели на Лобное место, где всенародно поносили. Патриарший
двор был разграблен. С Первосвятителя совлекли Патриаршие одежды и в простой
рясе отправили в ссылку. По просьбе самого Иова местом его изгнания был
назначен его родной Старицкий Успенский монастырь, где архимандритом был в то
время Дионисий (Зобниновский), будущий настоятель Троице-Сергиевой Лавры, герой
последующих лет смуты, причтенный позднее к лику святых Русской Церкви.
Архимандрит Дионисий содержал старца-Патриарха в самых лучших условиях и был
большим утешением св. Иову в эти скорбные дни.

20 июня 1605 г.
Лжедмитрий при всеобщем ликовании вошел в Москву. Рязанский архиепископ грек
Игнатий еще прежде вступления Лжедмитрия в столицу выехал в Тулу, присягнул
самозванцу сам и привел к присяге других. За это самозванец почтил его саном
Патриарха. Уже через 4 дня после въезда в Москву новый царь повелел собору
епископов избрать Игнатия Предстоятелем Русской Церкви. Есть все основания
полагать, что некогда учившийся в Риме Игнатий давно уже был тайным униатом.
Это был откровенный карьерист и авантюрист, человек абсолютно беспринципный.
Игнатий, однако, пытался получить благословение на Патриаршество от
низложенного Иова, к которому специально с этой целью дважды ездил в Старицу.
Но Иов благословения приспешнику самозванца не дал, сказав по этому поводу: «По
ватаге и атаман, а по овцам и пастырь».

Среди русских архиереев
примеру Иова, не желавшего считать самозванца законным царем даже под угрозой
лишения жизни, последовал один лишь Астраханский архиепископ Феодосий, который
также отказался признать Лжедмитрия государем. Привезенный приспешниками вора в
Москву, он, будучи приведенным к царю, в глаза обличал его как самозванца. На
удивление Лжедмитрий не велел его казнить, но, объявив сумасшедшим, отправил в
ссылку.

Вскоре после своего
поставления Игнатий разослал окружное послание, которым он сообщал, что на
престол возведен «прирожоный царь Димитрий Иоаннович». В то же время Игнатий
начал с Римом переговоры об унии. Уже в декабре 1605 г. кардинал Боргезе
извещал папского нунция в Польше Рангони о готовности Игнатия на введение унии
в России. Для пропаганды католицизма к Лжедмитрию приехало множество иезуитов,
которым он подарил дом Годуновых в Кремле, где они совершали свои богослужения
под звуки органа.

 Наводнивший Москву
иноземцами и открыто попиравший православные традиции Лжедмитрий I вскоре
возбудил к себе всеобщую неприязнь в народе. Бояре имели еще меньше оснований
терпеть его, чем в случае с Годуновыми – никто из московской знати, разумеется,
не верил в историю с чудесным спасением сына Иоанна Грозного. Лжедмитрий нужен
был боярам лишь для того, чтобы избавиться от Годунова. Но самозванец
неожиданно стал демонстрировать большую самостоятельность. В расчеты бояр это
не входило. 17 мая 1606 г. в результате заговора, возглавляемого Шуйским,
произошел переворот, которому весьма способствовало народное возмущение
засилием иноземцев и неблагочестивым поведением царя. Лжедмитрий I был убит.
Уже 18 мая, на следующий день после убийства самозванца, Игнатий был сведен с
Патриаршества и заточен в Чудовом монастыре Московского Кремля. 19 мая 1606 г.
глава бояр-заговорщиков князь Василий Иванович Шуйский стал новым царем.

Шуйский сразу по
воцарении посылал к святителю Иову в Старицу с предложением вновь возглавить
Русскую Церковь, но престарелый Патриарх отказался вернуться на кафедру,
ссылаясь на немощь и слепоту. Венчание Василия Шуйского на царство проходило 25
мая. Венчал государя первый по чести после Патриарха архиерей – митрополит
Новгородский Исидор.

Вскоре, в конце июня 1606
г., произошло избрание нового Патриарха. Им стал Казанский митрополит Ермоген,
будущий священномученик. Патриарх Иов благословил его быть своим преемником, и
3 июля 1606 г. состоялась интронизация нового Предстоятеля Русской Церкви.

В начале 1607 г. для
того, чтобы остановить не прекратившееся с гибелью первого самозванца брожение
в народе, Патриарх Ермоген и Освященный Собор постановили призвать из Старицы
святителя Иова и учинить в Успенском соборе Московского Кремля всенародное
покаяние. Оно состоялось 20 февраля 1607 г. в присутствии двух святых
Патриархов – Иова и Ермогена. Множество народа собралось в соборе, куда из
Старицкого Успенского монастыря прибыл уже совершенно слепой и немощный Иов,
облаченный в простую монашескую рясу. Представители народа подали в руки Иову
челобитную, в которой исчислялись их многочисленные вины: клятвопреступление по
отношению к Борису и Феодору Годуновым, признание самозванца и низложение Иова
с Патриаршества и т.д. Москвичи просили у Иова прощения за себя и за всех русских
людей. После прочтения челобитной Иов и Ермоген велели зачитать с амвона
разрешительную грамоту народу, в которой прощались и разрешались вины всех
уклонившихся в смуту. Народ призывался к тому, чтобы впредь не нарушать
крестного целования, но служить законному царю Василию. Грамота была встречена
со слезами умиления.

Но, увы, вскоре все
снова забылось. Тем более, что чин покаяния, равно как и само избрание Шуйского
на царство, были акциями, в которых приняли участие почти исключительно
москвичи. Все это мало повлияло на настроение жителей других городов России,
где продолжалось брожение. Успокоения так и не наступило, и смута на Руси
продолжалась.

Св. Иов скончался в
Старице 19 июня 1607 г. и там же был погребен. Позднее по инициативе
митрополита Новгородского Никона, будущего Патриарха, мощи Иова были обретены в
марте 1652 г. и перенесены в Успенский собор Московского Кремля, где и доныне
покоятся под спудом. Патриарх Иосиф, при котором произошло это событие, просил
похоронить его в ногах у Патриарха Иова, что и было исполнено буквально через
несколько дней после церемонии перезахоронения останков первого Русского
Патриарха – Иосиф скончался на Страстной седмице того же 1652 г.

Почитание святителя
Иова как местного Московского святого отмечено уже с середины XVII столетия.
Общецерковное прославление св. Иова состоялось на Архиерейском Соборе в октябре
1989 г., в дни празднования 400-летия Патриаршества на Руси.

Этот сайт использует файлы cookies и сервисы сбора технических данных посетителей (данные об IP-адресе, местоположении и др.) для обеспечения работоспособности и улучшения качества обслуживания. Продолжая использовать наш сайт, вы автоматически соглашаетесь с использованием данных технологий.