Аннотация. В статье с опорой на источники и исследовательскую литературу комплексно излагается одна из ярких и насыщенных страниц отношений Русской Православной Церкви и Римско-Католической Церкви во второй половине XX в. — присутствие московских церковных наблюдателей на Втором Ватиканском соборе. Отечественные и зарубежные ученые предпринимали попытки выяснить причины, побудившие священноначалие Русской Церкви изменить первоначально сдержанное отношение к перспективам присутствия ее представителей на соборе Католической Церкви, и связать решение принять приглашение католической стороны с политикой Советского Союза в отношении Ватикана. Оценки и выводы большинства исследователей свидетельствуют о взаимосвязи решения руководства Московского Патриархата о направлении в Рим наблюдателей с политическими интересами СССР. Однако эта внешняя сторона вопроса оттеняет его внутреннюю сторону, а именно интересы Церкви, которые последовательно продвигал в своей деятельности на католическом направлении митрополит Никодим (Ротов). Церковные и государственные интересы отличались, однако были тесно переплетены между собой. Налаживание отношений Московского Патриархата и Советского Союза с Ватиканом имело отличные друг от друга цели: Церковь пыталась преодолеть внутреннюю изоляцию и укрепить международный авторитет, СССР старался вовлечь Ватикан в мирное движение, снизить градус его антисоветского настроя и приобрести в его лице партнера на Западе. При этом продвижение интересов Ватикана на советской территории, в первую очередь попытка решить проблему положения униатов, встречало солидарное противление и властей Советского Союза, и руководства Русской Церкви, делало их союзниками. Тема делегирования наблюдателей Московского Патриархата на Второй Ватиканский собор была одной из немногих, которая отвечала интересам всех сторон — Русской Церкви, Советского Союза и Ватикана.
Второй Ватиканский собор задумывался как эпохальное событие для Римско-Католической Церкви[1]. Подчеркнуть его масштаб и значение не только для Католической, но и для иных христианских церквей, в том числе Православной, вселенский характер этого собора, его устремленность к христианскому единству было призвано присутствие на нем православных представителей, а также наблюдателей от протестантских и древних восточных церквей. Собор стал выразителем такого явления, как «католический экуменизм», и открыл ему дорогу в будущее.
Большая работа по подготовке делегирования представителей Московского Патриархата на собор Католической Церкви была проделана Отделом внешних церковных сношений (ОВЦС), руководство которого стремилось использовать римский соборный вопрос в своей повестке отношений с Константинопольским патриархатом и другими поместными православными церквами, а также со Всемирным советом церквей (ВСЦ) и советским государством.
Для выяснения позиции Константинопольской церкви по приемлемым способам приглашения православных участников на собор 15-16 февраля 1962 г. Фанар посетил священник Йоханнес Виллебрандс[2], секретарь подготовительного ко Второму Ватиканскому собору Секретариата по вопросам христианского единства[3]. Ватиканская сторона делала ставку на координирующую роль Фанара в православном мире; через его посредство планировалось получить наблюдателей на соборе от поместных православных церквей. Патриарх Константинопольский Афинагор запросил мнения предстоятелей автокефальных церквей по вопросу целесообразности православного присутствия на соборе Католической Церкви. Патриарх Сербский Герман, полагая, что этот вопрос имеет большое историческое значение, предлагал Патриарху Афинагору провести 3–9 сентября 1962 г. в Белграде встречу иерархов от каждой автокефальной церкви, на которой могла быть согласована общая позиция по присутствию на соборе[4]. Эта идея предстоятеля Сербской Церкви была доведена до главы Московского Патриархата, и в ответном письме своему сербскому собрату патриарх Алексий сообщил, что, по его мнению, целесообразно, чтобы каждая поместная православная церковь самостоятельно решала вопрос о направлении наблюдателей на собор, и выразил сомнение в том, что на общей встрече церковные представители смогут достичь согласованного решения[5]. Среди православных церквей, скептически относившихся к идее направления православных наблюдателей на католический собор, равно как и к инициативе сербского патриарха провести общеправославную встречу в Белграде, была и Болгарская Церковь. Русская Церковь так же сдержанно относилась к перспективам направления своих наблюдателей на собор с самого начала его подготовки. Вот как это было отражено в официальной церковной прессе того времени: «Московская патриархия рассматривает предстоящий католический собор как чисто римско-католический акт и со своей стороны не имеет никаких оснований, а тем более намерений вмешиваться в это дело»[6].
В Русской Церкви была тенденция воспринимать Второй Ватиканский собор сквозь призму политики Ватикана, «политического католицизма». По мнению доцента Ленинградской духовной академии А. Ф. Шишкина, Ватикан не осуществлял на практике христианского учения о братолюбии и миролюбии, а папа Иоанн XXIII не производил впечатления главы Римско-Католической Церкви, решившего расстаться с агрессивным политическим курсом Ватикана[7]. В «Журнале Московской патриархии» в мае 1961 г. выражались сомнения в том, что в условиях мирового политического раскола и гонки вооружений Второй Ватиканский собор сможет возвыситься над противоречиями эпохи и сказать слово примирения, обращенное к народам. Опасались и превращения собора в инструмент достижения политических целей, несовместимых с духом христианства[8]. В контексте холодной войны Москва рассматривала собор как попытку определенных сил внутри Католической Церкви объединить христианские церкви против коммунизма[9]. В журнале утверждалось, что основа христианского единства несовместима ни с принципом монархической централизации церковной власти, ни с враждой к инакомыслящим: «Не власть, а любовь должна объединить христиан. И в силу этого убеждения, исключающего какое бы то ни было участие наше в деяниях нового Concilium Vatikanum, Московская патриархия отвечает кардиналу Беа: NON POSSUMUS!»[10]
Позиция автора статьи, писавшего от имени руководства Русской Церкви, встретила удивление и непонимание со стороны официальных представителей Римско-Католической Церкви и более широких католических кругов[11].
С позицией Московского Патриархата была схожа позиция большинства православных церквей. В телеграмме патриарху Алексию от 8 сентября 1962 г. патриарх Афинагор информировал его о том, что ожидание поступления отрицательных отзывов из поместных церквей делает невозможным направление православных наблюдателей на Второй Ватиканский собор[12]. Дистанцирование поместных церквей от инициатив Римско-Католической Церкви было продиктовано их отрицательным историческим опытом столкновения с политикой прозелитизма со стороны католиков и боязнью вновь оказаться перед лицом властных притязаний Рима на Православную Церковь. Однако в Московском Патриархате ожидали, что Фанар все же пошлет своих наблюдателей на собор[13].
Ватикан понял, что его намерение добиться консолидированного представительства православных церквей посредством Константинополя не увенчалось успехом. Посредничество Фанара было неприемлемо для Московского Патриархата, готового рассмотреть вопрос о наблюдателях только после получения прямого приглашения из Рима[14]. Современный итальянский историк Валерия Мартано обращает внимание на существенное различие в подходах церковных Константинополя и Москвы к решению вопроса о православных наблюдателях на соборе: для Фанара главным было не собственное участие или неучастие в соборе Католической Церкви, а утверждение ведущей роли Константинопольского патриархата в семье православных церквей, в то время как Русская Церковь предпринимала шаги, чтобы помешать такой политике Константинополя, и настаивала на принципе автономности в принятии решений автокефальными церквами[15].
Ватиканская дипломатия обратила свой взор на Москву. По словам немецкого историка-слависта Эдуарда Винтера, папа Иоанн XXIII придавал исключительное значение присутствию на соборе представителей Русской Церкви[16], поэтому за две недели до открытия собора в Москву прибыл священник Й. Виллебрандс[17]. Представитель Ватикана приехал в Москву с единственной целью: чтобы провести переговоры с Русской Церковью по вопросу о ее наблюдателях на соборе[18]. Этот визит стал ответом на посещение в августе 1962 г. председателем ОВЦС архиепископом Ярославским и Ростовским Никодимом (Ротовым) Франции, в том числе с целью встречи в Париже с монсеньором Й. Виллебрандсом, а в Метце — с деканом коллегии кардиналов епископом Остии кардиналом Евгением Тиссераном[19]. Последний подтвердил заинтересованность Римско-Католической Церкви иметь наблюдателей от Русской Церкви на Втором Ватиканском соборе и заверил представителя Русской Церкви в том, что на соборе не будет акций против коммунизма как политической системы, а обсуждение атеизма как мировоззрения будет вестись вне политического контекста[20]. Отсутствие или минимизация угрозы выпадов против православия и Советского государства было важным условием для направления Русской Церковью наблюдателей на собор[21].
Программа московского визита монсеньора Й. Виллебрандса была наполнена встречами, ежедневным совершением месс в московском католическом храме святого Людовика, посещением богослужений в московских храмах, в том числе в Богоявленском кафедральном соборе, в храмах Троице-Сергиевой Лавры и Московской духовной академии, знакомством со столичными достопримечательностями. Дважды, 28 сентября и 1 октября 1962 г., посланник Ватикана посещал ОВЦС. Встречи проходили с участием председателя Отдела архиепископа Ярославского и Ростовского Никодима. 28 сентября монсеньор Й. Виллебрандс провел рабочую беседу с архиепископом Никодимом, а после стал гостем расширенной встречи с участием некоторых членов Священного Синода, преподавателей духовных академий и сотрудников ОВЦС. Легат рассказал о задачах собора, темах, которые предполагалось рассмотреть в ходе первой сессии, планах публикации соборных материалов, церемонии открытия собора[22]. Председатель ОВЦС интересовался содержанием документа, посвященного взаимоотношениям церкви и государства, который должны были изучить члены собора. Посланник Ватикана заверил русского иерарха в том, что в документе не будет затрагиваться тема политических режимов, не будут упоминаться США, СССР, Франция или Англия. Участники встречи обсудили проблему атеизма и тему участия христиан в борьбе за мир в контексте грядущей соборной работы. Затрагивались вопросы присутствия на соборе представителей православных церквей, а также протестантских и древних восточных церквей. В завершение беседы монсеньор Й. Виллебрандс просил не рассматривать его приезд в Москву как приглашение Русской Церкви направить наблюдателей на собор, но сообщил, что такое приглашение может быть направлено вскоре после его возвращения в Рим[23].
В ходе собеседований стало очевидно, что Ватикан не планирует акцентировать внимание на чувствительных для советского государства вопросах об отношении Католической Церкви к коммунизму как политическому и социальному учению, идеологии, а следовательно, к социалистическим странам, то есть эти темы не станут предметом соборной работы[24]. Однако гарантий того, что они не будут подняты в ходе соборных дискуссий, не мог дать никто. Немецкий журналист и историк, специалист по восточной политике Ватикана Хансякоб Штеле позднее писал: «Тот факт, что папа не мог “заткнуть рот” отцам Собора, если Собор должен был выполнять свою коллегиальную функцию, понимали в Московском Патриархате, но в меньшей степени в Кремле»[25].
Папа не был заинтересован в вынесении на соборное обсуждение политических тем, поскольку они могли спровоцировать консервативные силы внутри Католической Церкви на острую критику в адрес социалистических государств и коммунизма, что, в свою очередь, осложнило бы продвижение новой «восточной политики» (Ostpolitic) Ватикана[26]. Восточная политика, начатая папой Иоанном XXIII и получившая его имя («революция Иоанна XXIII»), продолженная папой Павлом VI, исходила из признания социализма как утвердившейся общественной и политической системы в восточноевропейских странах и СССР; она была призвана наладить отношения Святого Престола с властями социалистических стран в интересах Римско-Католической Церкви[27]. В конце 1950-х — начале 1960-х годов становилось все более очевидным, что риторика осуждения не поможет христианам, живущим в социалистических странах[28]. По словам Хансякоба Штеле, никто в Ватикане не ожидал от папы Иоанна XXIII толчка к реформе и изменений в отношении к странам социалистического лагеря[29]. Однако это произошло и, возможно, не в последнюю очередь благодаря крестьянскому, реалистичному взгляду римского понтифика на положение дел как внутри Католической Церкви, так и на международной арене. При папе Павле VI восточная политика через напряженную дипломатическую деятельность вошла в русло диалога Ватикана с правительствами социалистических стран. На такое изменение этой политики курии римскому понтифику удалось заручиться согласием различных партий внутри Католической Церкви[30]. Восточный разворот стал преодолением политики конфронтации с коммунизмом и государствами, где он был возведен в ранг официальной идеологии, то есть политики, поддерживаемой папой Пием XII. По словам современного итальянского историка и политика Андреа Риккарди, Святой Престол и папа открыто осуждали преследования, которым подвергалась Католическая Церковь в социалистических странах, что повлекло обвинения с советской стороны в зависимости Ватикана от Запада и в антикоммунизме[31]. Пиком конфронтации стал папский декрет 1949 г., которым от церкви отлучались коммунисты и лица, сотрудничавшие с ними. Негативное отношение Ватикана к СССР до и после окончания Второй мировой войны оставалось неизменным[32].
Присутствие на соборе наблюдателей от христианских церквей стран Восточной Европы, в первую очередь из СССР, могло стать сдерживающим фактором для консервативных католических сил и поддержкой для папы Иоанна XXIII и его восточной политики. Применительно к интересам Русской Церкви это влекло и изменение ее изначальной позиции по вопросу направления наблюдателей на собор.
Председатель подготовительного ко Второму Ватиканскому собору Секретариата по вопросам христианского единства кардинал Августин Беа[33] 4 октября 1962 г. от имени папы Иоанна XXIII направил на имя патриарха Алексия приглашение делегировать на Второй Ватиканский собор двух-трех своих представителей[34]. Приглашение было принято[35]. На заседании 10 октября Священный Синод постановил направить на собор в качестве наблюдателей от Русской Церкви и. о. представителя Московского Патриархата при ВСЦ профессора-протоиерея Виталия Борового и заместителя начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандрита Владимира (Котлярова)[36].
Означал ли такой шаг изменение позиции Московского Патриархата в отношении своего представительства на соборе? В комментарии московскому корреспонденту итальянской газеты Il Giorno Раффаэлло Убольди в феврале 1962 г. митрополит Никодим увязывал вопрос представительства Русской Церкви на соборе с его повесткой[37]. В другом случае председатель ОВЦС сообщил корреспонденту журнала «Международная католическая информация» В. Гаврилюку о том, что официальная позиция Русской Церкви не была скована публикацией в майском выпуске «Журнала Московской патриархии» за 1961 г. под названием «Non possumus!»[38]. Митрополит отметил, что информация о соборе и официальное приглашение Ватикана станут основой для принятия синодального решения[39]. Таким образом, священноначалие Русской Церкви оставляло за собой простор для маневра, и это зависело от совокупности факторов. Оценка таких факторов стала результатом внимательного изучения хода подготовки к собору, его заявленной повестки. Отдел внешних церковных сношений следил за многочисленными публикациями в католической и протестантской прессе, в том числе в журнале «Международная католическая информация» и в газете L’Osservatore Romano, а также за статьями в официальных изданиях поместных церквей, улавливал и оценивал настроения и прогнозы богословов и церковных экспертов. Председатель ОВЦС лично читал переводы таких публикаций. Важную роль в принятии решения о направлении церковных представителей в Рим сыграли переговоры архиепископа Никодима в Париже и Метце, а также визит монсеньора Й. Виллебрандса в Москву.
Осторожное отношение Русской Православной Церкви к теме контактов с Ватиканом было также связано с позицией руководства Советского Союза в этом вопросе. Советские власти исходили из политической роли Ватикана в лагере западных стран, на который возлагалась идеологическая задача противостояния СССР и коммунизму с его атеистическим укладом. Совет по делам Русской Православной Церкви при Совете министров СССР проводил политику ЦК КПСС по «разоблачению реакционной деятельности Ватикана»[40]. Такая политика реализовывалась в том числе посредством внешнецерковной деятельности. В план работы совета на 1961 г. закладывались усилия по срыву попыток Ватикана привлечь православные церкви на Второй Ватиканский собор[41]. Подготовка к собору, по оценке руководства Совета по делам Русской Православной Церкви и Совета по делам религиозных культов, носившая острый антикоммунистический характер, стала предметом рассмотрения на встрече руководителей ведомств по делам церквей и религиозных культов стран социалистического лагеря в мае 1961 г. в Праге. В качестве меры противодействия политике Ватикана советские власти предлагали развивать международные связи Московского Патриархата и других христианских церквей Советского Союза в целях усиления влияния на политику зарубежных церквей и создания антиватиканской коалиции[42].
Позиция властей в вопросе присутствия на соборе представителей Русской Церкви смягчилась только тогда, когда отпали опасения, что собор будет откровенно антисоветским, и возникло представление о возможности поддержать его миротворческий вектор. Такое изменение позиции опиралось на информацию, получаемую Советом по делам Русской Православной Церкви по дипломатическим каналам через Министерство иностранных дел СССР, в том числе в отношении папы Иоанна XXIII и его сторонников, пытавшихся путем гибкой политики предотвратить столкновение Востока и Запада в ядерном конфликте[43]. Американский исследователь Алексис Улисс Флориди позднее отмечал, что советские власти получали информацию о политике папы Иоанна XXIII от итальянских коммунистических лидеров[44]. Совет отслеживал антикоммунистические настроения руководства Римско-Католической Церкви и оценивал угрозу возможных антисоветских демаршей на соборе. Результатом сбора такой информации стал массив документов, ныне хранящийся в Государственном архиве РФ и Российском государственном архиве новейшей истории. Эта информация в конечном счете помогла советским властям определиться по вопросу участия наблюдателей от Русской Церкви в соборе. Французский историк Максим Мурен выдвинул предположение, что присутствие наблюдателей Московского Патриархата на соборе служило бы интересам советского правительства, поскольку при таком представительстве возможные разговоры о коммунизме, атеизме, «церкви-молчальнице», униатах будут вестись с большей осторожностью[45]. По словам современного отечественного историка О. Ю. Васильевой, советские власти пошли навстречу пожеланиям папы Иоанна XXIII о присутствии представителей Русской Церкви на соборе, ожидая скорого прогресса в установлении дипломатических отношений между СССР и Ватиканом[46]. В целом благожелательный настрой в отношениях руководства Советского Союза и Ватикана создал благоприятную почву для решения вопроса о московских церковных наблюдателях на соборе, о чем свидетельствовал и протопресвитер В. Боровой[47].
По рекомендации Совета по делам Русской Православной Церкви Президиум ЦК КПСС принял постановление от 10 октября 1962 г., позволявшее Русской Церкви делегировать трех наблюдателей на собор в Рим.
В западных изданиях, в частности во французском еженедельнике Aux écoutes, озвучивалось мнение о том, что направление делегатов от Русской Церкви на Второй Ватиканский собор было осуществлено по инициативе и под давлением советского правительства[48]. О зависимости Московского Патриархата от позиции советских властей писал Габриэль Мацнефа в номере газеты Combat от 13 октября 1962 г.[49] Эта же мысль выражалась корреспондентами австрийской газеты Die Presse[50] и итальянской Il Messaggero[51]. О том же пишет и О. Ю. Васильева[52]. Однако в ходе изучения церковных и государственных архивов мы не нашли подтверждения тому, что участие наблюдателей от Русской Церкви на Втором Ватиканском соборе было именно инициировано советскими властями или произошло под их давлением. Позиция председателя ОВЦС архиепископа Ярославского и Ростовского Никодима, которую он сформулировал и изложил в марте 1962 г., то есть за полгода до издания постановления ЦК КПСС, в записке «Мысли в отношении Католической церкви», красноречиво свидетельствует о позитивном настрое иерарха в отношении перспектив присутствия наблюдателей от Московского Патриархата на соборе Католической Церкви. Архиепископ Никодим отмечал, что отказ Русской Церкви направить своих наблюдателей на Второй Ватиканский собор только изолирует ее и не даст возможности влиять на ход событий, очистит дорогу Фанару, который сможет представлять на соборе все православие. Присутствие же там наблюдателей от Московского Патриархата, по мнению председателя ОВЦС, приведет к смещению внимания с константинопольской делегации на русскую, что позволит купировать попытки Фанара как говорить от имени всего православия, так и слишком тесно общаться с Римом. Кроме того, делегирование церковных представителей из Москвы в Рим даст преимущества Русской Церкви в полемике с Ватиканом, выражающиеся в праве поддерживать все хорошее в его деятельности и отвергать все плохое и бороться с ним. Присутствие на соборе могло содействовать знакомству с католическими организациями и отдельными лицами, готовыми присоединиться к пражскому христианскому мирному движению. Архиепископ Никодим в данном случае не усматривал рисков для Русской Церкви, поскольку статус наблюдателей у ее представителей освобождал их от ответственности за собор и его решения. Председатель ОВЦС подытожил: «От такой постановки дела, думаю, никакого вреда для нашей Церкви не может быть, а, возможно, польза от этого — несомненна»[53].
Хотя формально записка не адресовалась в Совет по делам Русской Православной Церкви, вполне вероятно, что именно этот орган должен был ознакомиться с ее содержанием. Такое предположение подкрепляет факт ее нахождения в материалах Совета, хранящихся в Государственном архиве РФ. Современный итальянский историк Адриано Роккуччи считает проведенный в этой записке председателя ОВЦС анализ основанным на представлении о пользе Церкви: «[Архиепископ Никодим] проявлял ум и независимость в определении стратегии, которая, хотя и сочеталась с интересами советской внешней политики, отвечала прежде всего интересам Церкви»[54].
О принятом решении патриарх Алексий незамедлительно уведомил патриарха Афинагора и предстоятелей автокефальных церквей. 11 октября 1962 г. в печати появилось заявление Секретариата Священного синода Константинопольской Церкви, в котором сообщалось о решении воздержаться от направления православных наблюдателей на собор Католической Церкви, принятом по итогам обсуждения этого вопроса с поместными православными церквами[55]. Днем ранее Фанар уведомил о своем решении, как о солидарном мнении всех автокефальных православных церквей, кардинала А. Беа[56]. Таким образом, 10 октября окончательно оформились противоположные позиции Константинопольского и Московского патриархатов. Митрополит Пражский и всея Чехословакии Иоанн поддержал позицию Русской Церкви[57]. Патриарх Сербский Герман благодарил своего московского собрата за сообщение о шаге Москвы и давал понять, что оно принято к сведению[58]. Однако реакция греческих церквей была негативной. Патриарх Иерусалимский Венедикт сообщил в телеграмме патриарху Алексию об огорчении и несогласии с односторонним действием Русской Церкви[59]. Габриэль Мацнефа в газете Combat писал: «Внезапное и поразительное решение Русской церкви направить своих наблюдателей в Рим — это очень серьезное и вызывающее тревогу дело. В самом деле, его, к сожалению, следует считать не столько дружественным жестом по отношению к Католической церкви, сколько едва замаскированным подвохом по отношению к Константинопольской патриархии и другим православным церквам»[60].
Решение Московского Патриархата и реакции на него стали пищей для рассуждений о расколах в православном мире. Особенно остро такой разлад во мнениях православных церквей воспринимался на фоне демонстрации единства на I Всеправославном совещании на о. Родос и католического единства на Втором Ватиканском соборе. Председатель ОВЦС архиепископ Ярославский и Ростовский Никодим ответил на соответствующий вопрос журналиста афинской газеты Ethnos Спироса Алексиу: «Различное отношение отдельных поместных церквей к вопросу о посылке наблюдателей на Второй Ватиканский собор мы не считаем могущим быть причиной или же следствием какого бы то ни было разрыва между ними, поскольку в своих внутренних делах и в своих внешних сношениях каждая православная поместная автокефальная церковь независима от других церквей»[61].
Разрыва в православном мире по вопросу присутствия или неприсутствия представителей поместных православных церквей на соборе Католической Церкви не произошло, но решение Москвы о делегировании своих наблюдателей в Рим стало ударом по амбициям Фанара, стремившегося консолидировать вокруг себя все православные церкви и выступать от их имени во взаимоотношениях с Ватиканом[62].
Первая сессия собора проходила с 11 октября по 8 декабря 1962 г. На открытие собора из Советского Союза был направлен корреспондент ТАСС, публикации которого были призваны познакомить с происходившим в центре Рима событием советского читателя и подписанных на информацию агентства[63]. Делегаты от Русской Церкви имели статус наблюдателей, а кроме того, рассматривались Ватиканом как гости папского престола[64]. Присутствие московских посланников на соборе Римско-Католической Церкви стало первым официальным контактом двух церквей за более чем 500 лет и оценивалось в итальянских средствах массовой информации как историческое событие[65]. Итальянские газеты в статьях, посвященных открытию собора, особенно отмечали присутствие на нем представителей Русской Церкви[66].
Согласно синодальному определению, наблюдатели от Русской Церкви должны были руководствоваться Положением, регламентировавшим их полномочия, в числе которых было информирование священноначалия о работе собора, об откликах на нее в церковных и общественных кругах, о возможности представлять позицию Московского Патриархата перед инстанциями Римско-Католической Церкви[67].
По словам протоиерея В. Борового, к наблюдателям было проявлено внимательное отношение со стороны организаторов собора. Им предоставлялась возможность следить за ходом соборных деяний с лучших мест вблизи президиума и стола генерального секретаря, напротив мест кардиналов. Наблюдатели были снабжены всей необходимой документацией и материалами наравне с членами собора, помощью переводчиков из числа членов Секретариата по вопросам христианского единства. Секретариат на еженедельной основе проводил совещания с наблюдателями, где обсуждались текущие дела собора; католические богословы выступали с докладами и разъяснениями по интересующим наблюдателей вопросам. Представители некатолических церквей имели возможность высказать свои суждения, замечания и пожелания, к которым прислушивалась католическая сторона. Наблюдатели собирались и на свои внутренние совещания. Представители христианских церквей в индивидуальном порядке имели свободу встреч и общения с руководящими деятелями собора, представителями комиссий и секретариата, католическими иерархами и богословами, что давало положительные результаты в ходе соборных прений. Отец Виталий Боровой признавался: «Можно смело сказать, что во время первой сессии не было произнесено ни одной речи, не было ни одного выступления, которые не строились бы с учетом присутствия и с некоторой ориентировкой на мнение наблюдателей»[68].
В свою очередь, кардинал Августин Беа дал высокую оценку присутствию наблюдателей от Русской Церкви на соборных заседаниях и их участию в собеседованиях, организованных Секретариатом по содействию христианскому единству[69]. Католический иерарх писал председателю ОВЦС: «Мне хочется думать, что эти первые контакты были, несомненно, плодотворными и что будущие контакты смогут иметь следствием сближение наших церквей»[70].
В то же время среди участников собора были и те, кто негативно воспринимал присутствие наблюдателей-некатоликов, в том числе представителей Русской Церкви, называя место их расположения в соборе Святого Петра «скамьей раскольников и еретиков»[71].
Деятельность отца Виталия в качестве наблюдателя на первой сессии собора получила положительную оценку руководства Совета по делам Русской Православной Церкви, а сам священник воспринимался государственными чиновниками как человек, хорошо знающий Ватикан и пользующийся большим авторитетом в церковных кругах за границей[72]. По мнению сотрудников совета, присутствие наблюдателей Русской Церкви на соборе стало сдерживающим фактором, имело положительное значение как в пропагандистском отношении, так и в практическом плане[73]. Констатировалось, что руководство Ватикана, по существу, сдержало свои обещания и не допустило серьезных антисоветских выступлений, пресекало все выпады против Русской Церкви[74]. Руководство государственных органов по делам церквей некоторых социалистических стран, в частности Чехословакии и Венгрии, также дало позитивную оценку решению направить восточноевропейских церковных представителей на первую сессию собора[75]. Ход и результаты начального этапа собора, подготовка ко второй сессии освещались в авторских статьях «Журнала Московской патриархии»[76].
Тема православного присутствия на Втором Ватиканском соборе получила продолжение на его последующих сессиях. Главам автокефальных православных церквей поступило приглашение кардинала А. Беа посетить вторую сессию собора в сентябре — декабре 1963 г.[77] Это приглашение стало поводом для патриарха Константинопольского Афинагора созвать II Всеправославное совещание на о. Родос 26–29 сентября 1963 г. и обсудить перспективы как православного присутствия на соборе Католической Церкви, так и в целом православно-католического диалога. По мысли руководства Фанара, совещание было призвано связать общим решением все поместные церкви в вопросе направления своих наблюдателей на собор и тем самым избежать ситуации, сложившейся с православным представительством в ходе первой соборной сессии. Кроме того, в случае положительного решения вопроса о направлении наблюдателей от поместных православных церквей на вторую сессию собора Фанар планировал объединить их под своим началом и тем самым утвердить свой авторитет в православном и в целом в христианском мире. На греческий остров прибыли представители десяти поместных церквей[78]. В работе родосского совещания принимала участие делегация Русской Церкви в составе председателя ОВЦС митрополита Минского и Белорусского Никодима и архиепископа Брюссельского и Бельгийского Василия (Кривошеина)[79]. Как было принято при подготовке к ответственным зарубежным поездкам, члены делегации перед отъездом на Родос получили инструкции от сотрудника Совета по делам Русской Православной Церкви[80].
Участники родосской встречи решили оставить вопрос направления наблюдателей на вторую сессию собора Католической Церкви на усмотрение самих поместных церквей[81] (в том числе благодаря твердой позиции представителей Русской и Румынской церквей, к которым сначала присоединились делегаты Болгарской и Чехословацкой церквей, а позже и другие участники), что разрушало планы Фанара и соответствовало планам Москвы[82]. По словам современного итальянского историка Валерии Мартано, решение совещания о православных наблюдателях более ярко продемонстрировало расхождение позиций Москвы и Фанара в этом вопросе[83].
Родосское совещание выявило отсутствие единства среди поместных церквей во взглядах на проблематику сближения с Римско-Католической Церковью. По признанию епископа Й. Виллебрандса, сделанному спустя более года после II Всеправославного совещания, родосское решение не вызвало пессимизма в Ватикане. По мнению католического иерарха, еще не созрели условия для беспрепятственного сближения православных и католиков, поскольку «даже в самом Ватикане не все вели себя дружественно и по-братски по отношению к православным»[84].
Московский Патриархат направил на вторую сессию Второго Ватиканского собора своих наблюдателей, в числе которых были заместитель председателя ОВЦС профессор-протоиерей В. Боровой и клирик Преображенского собора Ленинграда протоиерей И. Ильич. По мнению итальянского церковного историка Альберто Меллони, Грузинская Православная Церковь, также приглашенная направить своего наблюдателя на вторую сессию собора, была вынуждена принять представительство о. Виталия[85]. С этим мнением мы не можем согласиться, поскольку в практике отношений Русской и Грузинской церквей в исследуемый период не было случаев навязывания представительства со стороны Москвы на межправославных или межхристианских встречах. Другое дело, что предстоятели Грузинской Церкви неоднократно просили московского патриарха о таком представительстве. Так было и в случае представительства Грузинской Церкви на второй сессии собора: согласно представлению католикоса-патриарха всея Грузии Ефрема, священноначалие Русской Церкви поручило о. Виталию взять на себя такую миссию[86]. При наблюдателях находился секретарь представительства Русской Церкви при ВСЦ Н. П. Анфиногенов. Вторая сессия собора началась при новом папе Павле VI[87]. Подбор и делегирование наблюдателей от Московского Патриархата на вторую сессию собора входили в план мероприятий Совета по делам Русской Православной Церкви, который по итогам первой сессии позитивно оценил перспективы расширения контактов Русской Церкви с Ватиканом в направлении миротворческой деятельности[88].
В последние дни второй сессии собора протоиерей В. Боровой имел аудиенцию у папы Павла VI. Понтифик задавал вопросы, касающиеся мнения русского церковного наблюдателя о ходе соборной дискуссии, а также о жизни Русской Церкви, наличии верующей молодежи. Однако главный вопрос касался того, что́, по мнению о. Виталия, можно сделать для улучшения отношений Римско-Католической Церкви с СССР и другими социалистическими странами, для нормализации положения католиков на Украине и в Литве. По этому основному вопросу папа не ожидал сиюминутного ответа, но просил подумать и в будущем дать ему опосредованную консультацию[89].
Какова была позиция руководства СССР и стран социалистического лагеря в отношении восточной политики Святого Престола, продолжателем которой выступил папа Павел VI? По отзывам советских дипломатов, аккредитованных в Риме, на второй сессии собора звучали призывы к борьбе с атеистическим коммунизмом, проводились отдельные акции, призванные привлечь внимание к гонениям на религию в социалистических странах, например выставка «Церковь молчания», подготовленная в Риме иезуитом Домиником Кианеллом[90]. Согласно оценкам официальных лиц КГБ СССР, Ватикан скрывал антикоммунистические взгляды в целях укрепления своих позиций в странах Восточной Европы[91]. Руководители и представители государственных ведомств по делам церквей и работники идеологических отделов коммунистических и рабочих партий СССР, ГДР, Польши, Чехословакии, Венгрии и Болгарии, собравшиеся в мае 1964 г. в Берлине, сходились во мнении, что папа Павел VI в международных вопросах лишь формально проводил политику своего предшественника Иоанна XXIII и занимал все более жесткую позицию в отношении стран социалистического лагеря[92].
На третьей сессии собора (14.09–21.11.1964) наблюдателями от Московского Патриархата были представитель Русской Православной Церкви при ВСЦ профессор-протоиерей В. Боровой и член ОВЦС, доцент Ленинградской духовной академии протоиерей Л. Воронов[93], а на четвертой сессии (14.09–08.12.1965) — неизменный старший наблюдатель на всех соборных сессиях профессор-протоиерей В. Боровой, заместитель председателя ОВЦС архимандрит Ювеналий (Поярков) и доцент Ленинградской духовной академии протоиерей Л. Воронов, которых в качестве секретаря сопровождал заведующий бюро информации и переводов ОВЦС Н. П. Анфиногенов. Переводчиком выступил секретарь представительства Московского Патриархата при ВСЦ Б. С. Нелюбин. Кроме того, «Журнал Московской патриархии» направил на четвертую сессию собора своего корреспондента — Г. Ф. Троицкого, являвшегося также редактором журнала Среднеевропейского экзархата «Голос православия». Участие представителей Русской Церкви на всех сессиях собора предварялось приглашением председателя Секретариата по содействию христианскому единству кардинала А. Беа.
Наблюдатели от Русской Церкви прилежно посещали все доступные для их участия заседания, в первую очередь пленарные, и готовили подробные периодические отчеты в двух экземплярах, имевшие характер протоколов со скрупулезным описанием выступлений соборян. В отчетах содержалась информация о совершенных богослужениях, составе руководящих и рабочих органов собора, порядке проведения заседаний и принятии соборных документов, содержании дискуссий и звучавших мнениях, ходе и итогах голосования, а также давался детальный обзор параграфов и пунктов принятых документов. Периодические отчеты дополнялись докладами наблюдателей и обобщающими отчетами по итогам участия в каждой соборной сессии.
Доклад протоиерея В. Борового по результатам первой сессии собора в марте 1963 г. был направлен патриархом Алексием главам автокефальных православных церквей и генеральному секретарю ВСЦ доктору В. А. Виссерт-Хуфту. В докладах, обобщающих отчетах и в приложениях к ним помещались личные впечатления наблюдателей, предлагался структурный и проблемный анализ соборной работы, приводилась информация об околособорных событиях и действиях католиков, преимущественно из восточных церквей, давались оценки потенциальным угрозам для Русской Церкви и всей церковной полноты, излагались позиции участников собора из числа «консерваторов» и «прогрессистов», выражавших свои мнения по темам, особенно чувствительным для Москвы (противопоставление христианства и коммунистической идеологии, ущемление религиозной свободы в социалистических странах). Представители Русской Церкви направляли в Москву записи своих встреч и бесед, соборные информационные бюллетени и вырезки из европейских газет со статьями, посвященными ходу соборных заседаний.
Наблюдатели от Русской Церкви действовали и как стенографисты, и как богословы, как церковные эксперты и дипломаты. Их активная позиция особенно ярко проявлялась в ходе выступлений на совещаниях наблюдателей с представителями Секретариата по вопросам христианского единства. На одном таком совещании 2 октября 1964 г. в ходе третьей сессии собора, на котором обсуждался проект документа «О религиозной свободе», протоиерей Л. Воронов выступил со словом в защиту интересов Русской Церкви, «живущей хотя и в условиях религиозной свободы, но в то же время в атмосфере сильной атеистической пропаганды»[94].
Отчеты направлялись в Москву по дипломатическому каналу — через посольство СССР в Риме. При этом материалы поступали сначала в МИД СССР, затем пересылались в Совет по делам Русской Православной Церкви и передавались советом в ОВЦС. С отчетами и докладами лично знакомился председатель ОВЦС, делал пометки и накладывал резолюции, свидетельствовавшие о его большом внимании к ходу соборной работы. В ряде случаев председатель стдела давал поручения напечатать для него выделенные части отчетов для формирования подборки по темам, в числе которых были церковь, литургия, епископат и епархиальное управление, апостольское служение мирян, экуменизм[95].
Представители Русской Церкви поддерживали связь с советским посольством в Риме, становились участниками дипломатических приемов, например в ноябре 1964 г. в римской резиденции посла СССР (на вилле Абамелек). Советские дипломаты свидетельствовали о том, что приглашенные гости хорошо восприняли присутствие на светском рауте представителей Московского Патриархата и Римско-Католической Церкви. Атташе посольства СССР в Италии А. Рассейкин особо отметил в отчете: «Все они пришли на прием в церковной форме»[96].
Митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим лично посетил итоговое заседание четвертой сессии Второго Ватиканского собора 7 декабря 1965 г. Поездка в Рим состоялась по приглашению кардинала А. Беа, а митрополит Никодим стал гостем Секретариата по содействию христианскому единству. Иерарха Русской Церкви в римском аэропорту встречал ставший к тому времени епископом Й. Виллебрандс. 9 декабря митрополит Никодим имел аудиенцию у папы Павла VI, а также провел ряд встреч с католическими иерархами, в том числе с кардиналами А. Беа и Е. Тиссераном.
Очерки о Втором Ватиканском соборе с описанием соборной работы с опорой на информацию бюро печати собора и сведения из газет и других периодических изданий, положенные в основу авторских статей «Журнала Московской патриархии», составил старший консультант ОВЦС А. Л. Казем-Бек[97].
Наблюдатели Русской Православной Церкви на Втором Ватиканском соборе благодаря своей активной позиции с успехом выполнили стоявшие перед ними задачи. Их заявления, разъяснения озабоченностей, комментарии и убедительная аргументация повлияли на то, что собор солидаризовался со сторонниками участия Римско-Католической Церкви в борьбе за мир, а также не допустил осуждения коммунизма в своих официальных документах. Подчеркнутое внимание к наблюдателям Русской Церкви со стороны организаторов укрепляло авторитет Московского Патриархата и в католической среде, и в среде наблюдателей от других христианских церквей.
Второй Ватиканский собор имел большое значение для Русской Церкви, поскольку повлиял на ряд направлений ее внешней деятельности и внутренней жизни. По мнению протоиерея В. Борового, демонстрация соборного единства и внутренней силы Римско-Католической Церкви могли привести к сокращению возможности влияния Русской Церкви и православных церквей социалистических стран на экуменическое движение и ВСЦ. Укрепление связей Константинополя и Рима угрожало возрастанием роли Фанара в семье православных церквей (это было тем более очевидным, что Русская Церковь своим представительством на соборе не смогла обеспечить присутствие православных церквей из стран социалистического лагеря, в то время как Константинопольская Церковь, направив наблюдателей на третью сессию, побудила совершить такой шаг Александрийскую, Болгарскую и Сербскую церкви). В своей внутренней жизни Русская Церковь могла столкнуться с проблемой возрождения унии в западных областях Украины под воздействием соборного воодушевления, распространения униатских настроений среди православного населения, многие представители которого имели униатские корни и сохраняли расположенность к вере предков[98]. Отец Виталий признавал, что следствием Второго Ватиканского собора будет развитие отношений Ватикана и Русской Церкви, но в первую очередь продвижение решения важного для Рима вопроса улучшения положения католиков и легализации униатской церкви в СССР до начала официальных переговоров Ватикана и Советского Союза. Укрепление контактов двух церквей могло происходить в форме обмена визитами, информацией, изданиями, письмами и посланиями. Эти контакты должны были стать подготовкой почвы для стратегических действий Ватикана на советском католическом и униатском направлениях[99]. Святой Престол, по информации Совета по делам религий, стремился наладить тесные контакты с Советским Союзом и Русской Церковью с целью оказания влияния на положение католиков в Советском государстве[100]. В Риме готовились кадры, устанавливались контакты с интеллигенцией в СССР и странах социалистического лагеря, расширялись возможности радиовещания на государства Восточной Европы, куда направлялась литература.
В Отделе внешних церковных сношений исходили из необходимости осторожного отношения к связям Русской Церкви с Ватиканом. Такая позиция была продиктована несколькими причинами. Во-первых, руководство СССР в изучаемый период, несмотря на отдельные попытки налаживания отношений с Ватиканом, в целом рассматривало его как одного из глобальных лидеров противостояния коммунистической идеологии. Ватикан, в свою очередь, проводил последовательную политику по ослаблению связей между странами социалистического лагеря и СССР, подталкивал государства Восточной Европы к проявлению большей самостоятельности во внешней политике и социальном устройстве. Отдельные партии Святой Престол выстраивал вокруг Венгрии, Югославии, Чехословакии, Польши и Румынии в целях защиты интересов Католической Церкви в этих странах[101]. Во-вторых, усилия Константинопольского патриархата по активизации диалога поместных церквей с Римско-Католической Церковью лежали в плоскости политических интересов Соединенных Штатов, усматривавших в таком диалоге и общении возможность расширения антисоветского фронта. В-третьих, в Русской Церкви осознавали утилитарный подход Ватикана к налаживанию контактов Римско-Католической Церкви с Московским Патриархатом и советским правительством. Такие контакты должны были содействовать Ватикану в решении собственных задач, в первую очередь в отношении католиков и униатов Советского Союза[102]. Опасность усиления униатского движения и, как следствие, возрождения Греко-Католической Церкви особенно остро воспринималась в Русской Церкви и была способна осложнить — и действительно осложняла — отношения Московского Патриархата и Ватикана, как в случае с Чехословакией, где в 1968 г. на фоне Пражской весны при поддержке со стороны местной католической епархии начался униатский ренессанс[103].
В то же время председатель ОВЦС полагал, что Римско-Католическая Церковь после окончания Второго Ватиканского собора в своем стремлении к aggiornamento (ит. «обновление»)[104] оказалась на распутье между современной прогрессивной левой и консервативно-реакционной правой повестками. У Московского Патриархата появился шанс оказать влияние на выбор пути развития Католической Церкви в сторону левой повестки, как ранее это произошло с ВСЦ[105], и Русская Церковь постаралась этот шанс использовать. Возникла необходимость подготовки программы сотрудничества с Ватиканом. Для проведения такой работы требовалось организовать изучение католицизма и систематизировать контакты Русской и Римско-Католической церквей. Наблюдатель на четвертой сессии собора архимандрит Ювеналий (Поярков) предлагал назначить отдельных лиц в ОВЦС, которым было бы поручено заниматься этой проблематикой[106].
В заключение данного исторического обзора необходимо сделать вывод о том, что участие наблюдателей от Русской Церкви во Втором Ватиканском соборе было одной из самых ярких страниц отношений Московского Патриархата и Святого Престола во второй половине XX столетия. Решение об участии стало результатом кропотливой аналитической работы и переговоров двух сторон. Русская Церковь в принятии такого решения не могла действовать автономно от позиции Советского государства. Последняя претерпела эволюцию от неприятия до позитивного взгляда на перспективы налаживания советско-ватиканских связей, которому должно было послужить присутствие представителей Московского Патриархата на соборе Католической Церкви. Такая эволюция оказывала воздействие и на позицию ответственных лиц Русской Церкви — от Non possumus до синодального решения об отправке московских церковных представителей на собор. Однако было бы неверно утверждать, что руководство ОВЦС не имело собственного взгляда на то, каковы интересы Русской Церкви на католическом направлении. Особенно ярко этот взгляд проявился в мартовской 1962 г. записке архиепископа Ярославского и Ростовского Никодима «Мысли в отношении Католической церкви». В этом историческом документе прослеживается стремление иерарха посредством делегирования церковных представителей из Москвы в Рим укрепить авторитет Русской Церкви в христианском мире, с чем были бы вынуждены считаться и советские государственные власти. Кроме того, решение Москвы было призвано противостоять планам Фанара стать координатором православного присутствия на соборе. Шаг Московского Патриархата, сделанный вопреки позиции Константинопольской Церкви, обобщившей мнения других поместных православных церквей, не привел к расколу в православном мире, однако выявил существенные расхождения между Москвой и Фанаром во взглядах на главенство Константинополя.
Благодаря активной деятельности русских церковных наблюдателей удалось оказать некоторое влияние на ход соборной работы по чувствительным для Москвы темам, а их прилежный труд как стенографистов и аналитиков оставил церковным исследователям богатый материал для изучения наследия Второго Ватиканского собора, который влиял во все последующие годы на отношения Московского Патриархата и Римско-Католической Церкви.
Beozzo J. O. (2005) “External situation”, in Istoriia II Vatikanskogo sobora. In 5 vols. Ed. by J. Alberigo, vol. 1, pp. 423–480. Moscow, Bibleisko-bogoslovskii institut sviatogo apostola Andreia Publ. (In Russian)
Borovoy V., archpriest (1997) “The Second Vatican Council and its significance for the Russian Orthodox Church”, in Vtoroi Vatikanskii sobor: vzgliad iz Rossii: materialy konferentsii, prokhodivshei v Moskve v aprele 1995 goda. Eds J. Alberigo, A. Chubaryan, A. Melloni, V. Gaiduk, E. Tokareva, pp. 135–151. Moscow, IVI RAN Publ. (In Russian)
Burigana R., Turbanti J. (2007) “Intersessional period: Preparation for the completion of the Council”, in Istoriia II Vatikanskogo sobora. In 5 vols. Ed. by J. Alberigo, vol. 4, pp. 561–767. Moscow, Bibleisko-bogoslovskii institut sviatogo apostola Andreia Publ. (In Russian)
Cavallari A. (1967) Il Vaticano che cambia. Milan; Verona, Arnoldo Mondadori editore.
Chadwick O. (2017) The Christian Church in the Cold War. Moscow, Kniga po trebovaniiu Publ. (In Russian)
Dikarev A., deacon (2013) “Observers of the Russian Orthodox Church at the Second Vatican Council: Background”, in Tserkov’ i vremia, no. 1 (62), pp. 107–137. (In Russian)
Fischer L. (2009) “The Second Vatican Council as an ecumenical achievement”, in Istoriia II Vatikanskogo sobora. In 5 vols. Ed. by J. Alberigo, vol. 5, pp. 615–685. Moscow, Bibleiskobogoslovskii institut sviatogo apostola Andreia Publ. (In Russian)
Floridi A. U. (1986) Moscow and the Vatican. Ann Arbor, Ardis Publ.
Kazem-Bek A. L. (1963) “About the Second Vatican Council”, in Zhurnal Moskovskoi patriarkhii, no. 1, pp. 72–76. (In Russian)
Kazem-Bek A. L. (1963) “The Second Vatican Council and modern humanity”, in Zhurnal Moskovskoi patriarkhii, no. 5, pp. 74–80. (In Russian)
Kazem-Bek A. L. (1963) “To the opening of the second session of the Second Vatican Council”, in Zhurnal Moskovskoi patriarkhii, no. 11, pp. 46–53. (In Russian)
Kazem-Bek A. L. (1964) “Second session of the Vatican Council”, in Zhurnal Moskovskoi patriarkhii, no. 2, pp. 66–74. (In Russian)
Kazem-Bek A. L. (1965) “After the third session of the Second Vatican Council. Pope Paul VI, collegiality of the episcopate and Roman primacy”, in Zhurnal Moskovskoi patriarkhii, no. 1, pp. 67–79. (In Russian)
Kazem-Bek A. L. (1965) “More about the Second Vatican Council”, in Zhurnal Moskovskoi patriarkhii, no. 7, pp. 68–73. (In Russian)
Kazem-Bek A. L. (1966) “After the Vatican Council”, in Zhurnal Moskovskoi patriarkhii, no. 4, pp. 64–73. (In Russian)
Komonchak Yu. A. (2005) “The struggle around the preparation of the Second Vatican Council (1960–1962)”, in Istoriia II Vatikanskogo sobora. In 5 vols. Ed. by J. Alberigo, vol. 1, pp. 198–423. Moscow, Bibleisko-bogoslovskii institut sviatogo apostola Andreia Publ. (In Russian)
Kovalsky N. A. (1969) Catholicism and diplomacy. Moscow, Nauka Publ. (In Russian)
Krasikov A. A. (1997) “The Second Vatican Council in the context of relations between the USSR and the Holy See”, in Vtoroi Vatikanskii sobor: vzgliad iz Rossii: materialy konferentsii, prokhodivshei v Moskve v aprele 1995 goda. Eds J. Alberigo, A. Chubaryan, A. Melloni, V. Gaiduk, E. Tokareva, pp. 25–46. Moscow, IVI RAN Publ. (In Russian)
Lann E. (1997) “Perception in the West of the participation of the Moscow Patriarchate in the Second Vatican Council”, in Vtoroi Vatikanskii sobor: vzgliad iz Rossii: materialy konferentsii, prokhodivshei v Moskve v aprele 1995 goda. Eds J. Alberigo, A. Chubaryan, A. Melloni, V. Gaiduk, E. Tokareva, pp. 183–203. Moscow, IVI RAN Publ. (In Russian)
Martano V. (1997) “The role of Moscow: a view from Constantinople”, in Vtoroi Vatikanskii sobor: vzgliad iz Rossii: materialy konferentsii, prokhodivshei v Moskve v aprele 1995 goda. Eds J. Alberigo, A. Chubaryan, A. Melloni, V. Gaiduk, E. Tokareva, pp. 327–357. Moscow, IVI RAN Publ. (In Russian)
Melloni A. (2005) “The beginning of the second period: heated debates about the Church”, in Istoriia II Vatikanskogo sobora. In 5 vols. Ed. by J. Alberigo, vol. 3, pp. 1–145. Moscow, Bibleisko-bogoslovskii institut sviatogo apostola Andreia Publ. (In Russian)
Muren M. (1966) The Vatican and the USSR. Moscow, Progress Publ. (In Russian)
Riccardi A. (1988) The power of the Pope from Pius XII to Paul VI. Rome, Laterza.
Roccucci A. (1997) “Russian observers at the Second Vatican Council (Council for the Affairs of the Russian Orthodox Church and the Moscow Patriarchate between anti-religious policies and international strategies)”, in Vtoroi Vatikanskii sobor: vzgliad iz Rossii: materialy konferentsii, prokhodivshei v Moskve v aprele 1995 goda. Eds J. Alberigo, A. Chubaryan, A. Melloni, V. Gaiduk, E. Tokareva, pp. 82–109. Moscow, IVI RAN Publ. (In Russian)
Shevtsova L. F. (1982) Socialism and Catholicism (the relationship between the state and the Catholic Church in socialist countries). Moscow, Nauka Publ. (In Russian)
Shishkin A. F. (1960) “The Vatican and its ‘struggle for peace and friendship of peoples’”, in Zhurnal Moskovskoy patriarkhii, no. 11, pp. 40–47. (In Russian)
Stehle H. (1981) Eastern politics of the Vatican 1917–1979. Athens; Ohio, Ohio University Press.
Vasilyeva O. Yu. (2004) Russian Orthodox Church and the Second Vatican Council. Facts. Events. Documents. Moscow, Lepta-Press.
Velati M. (1997) “The Russian Orthodox Church between Geneva and Rome during the Second Vatican Council”, in Vtoroi Vatikanskii sobor: vzgliad iz Rossii: materialy konferentsii, prokhodivshei v Moskve v aprele 1995 goda. Eds J. Alberigo, A. Chubaryan, A. Melloni, V. Gaiduk, E. Tokareva, pp. 161–182. Moscow, IVI RAN Publ. (In Russian)
Willebrands J., cardinal (1997) “The meeting of Rome and Moscow: Memories”, Vtoroi Vatikanskii sobor: vzgliad iz Rossii: materialy konferentsii, prokhodivshei v Moskve v aprele 1995 goda. Eds J. Alberigo, A. Chubaryan, A. Melloni, V. Gaiduk, E. Tokareva, pp. 152–160. Moscow, IVI RAN Publ. (In Russian)
Winter E. (1977) Vatican policy towards the USSR 1917–1968. Moscow, Progress Publ. (In Russian)
Zabolotsky N. A. (1963) “About the encyclical ‘Pacem in terris’”, in Zhurnal Moskovskoi patriarkhii, no. 6, pp. 74–80. (In Russian)
