“Моя задача помочь, чтобы душа человека во всяких военных конфликтах не оскотинилась; помочь человеку остаться человеком, когда у него в руках оружие, а рядом много в разной степени беззащитных людей и бесовских искушений”
Священник Михаил Васильев, настоятель храма св. Варвары на Власихе (пояс РВСН):
– Что делать родственникам, у которых мобилизовали близкого? Все сейчас переживают, много тревоги.
– Тревогу я предлагаю перевести в практическую плоскость: если человека мобилизовали не ошибочно, а с соблюдением всех правил, родственникам надо напрячь все силы и этого человека должным образом экипировать. У него с собой должно быть все свое и хорошего качества. Например, аптечка тактической медицины, причем собранная не стихийно, а профессионально – с современными кровоостанавливающими, с обезболивающим вроде кеторола. У человека обязательно должно быть термобелье, хорошая обувь и хороший правильный спальник.
Если человек православный, должен быть нательный крестик, компактный молитвослов и Евангелие. Но надо учитывать, что все это не только придется таскать на себе, но оно будет промокать и плесневеть. Поэтому все это должно быть упаковано в специальные гермпакеты – они сейчас есть в продаже. Еще нужна смена белья.
Одежда должна быть – примерно как для горного похода, где во время переходов по пересеченной местности негде обсушиться. Собирайтесь, как будто вы идете в поход.
Еще у мобилизованного должен быть исправный телефон. Даже с кнопочного телефона один раз в неделю-десять дней можно позвонить домой. Я сам прекрасно вижу, как, даже при наличии ограничений, военнослужащие звонят домой по вацапу и вайберу.
И не надо думать, что все, кого сейчас призывают, пойдут прям в рукопашную. Обычно нужно очень много персонала обеспечения – людей, которые водят транспорт, налаживают связь, доставляют грузы. Там вообще на одного человека, который стреляет, три-пять человек, которые к оружию близко не подходили и занимались организацией каких-то других вещей. И далеко не все из них подвергаются непосредственной опасности.
– И все же настоящее показывает, что люди совсем не готовы к таким поворотам жизни. Молодежь с увлечением играла в сетевые стрелялки, смотрела боевики про разных диверсантов, но на переходе в реальность тема как-то утрачивает интерес.
– Здесь я бы вспомнил, что у нас практически в каждом поколении были военные конфликты – в реальности: с 1979 года в Афганистане, потом разные локальные конфликты, потом Кавказские войны. И память о героях войны, о братстве, когда ты рискуешь жизнью ради товарищей, – важная часть воспитания любого мужчины.
Отсидеться где-то в то время, когда твои сверстники по долгу службы идут в зону военных действий – значит, утратить право что-то говорить и советовать. Так, например, иерархам Зарубежной Церкви легко было рассуждать о том, что «внутри России церковь сотрудничает с большевиками», сидя в безопасности.
Исполнение любого долга имеет смысл, потому что такова часть Божественного порядка. А если человек отлынивает – сегодня от домашней работы, завтра – от семьи, когда требуется – от защиты Родины, – мир превращается в хаос.
– Отец Михаил, вы сами – профессиональный военный, были во многих военных конфликтах. Каким было первое ощущение во время боевых действий?
– Я вообще-то «профессиональный философ», окончил аспирантуру МГУ. И в военных конфликтах, начиная с Косово, я был уже как священник. Неожиданного в таком выборе профессии или чего-то совсем неожиданного на войне для меня не было – я сам из семьи военных, еще до начала военных командировок окормлял приход на Власихе, нашей базе РВСН.
Когда в первый раз под обстрел попал, впечатление было … сильным. Оно, в общем, и сейчас сильное, просто со временем начинаешь что-то понимать: дальность, тип боеприпаса, что сейчас будет. Это как если на звездное небо смотрит обычный человек и астроном, или как женщина рожает в первый и в шестой раз. Появляется чуйка, она ничего не гарантирует, но немножко облегчает ориентацию.
Моя специализация последние четверть века – гуманизация отношений между людьми на войне. То есть, я не занимаюсь стрельбой по целям, но тем, чтобы душа человека во всяких военных конфликтах не оскотинилась; моя задача – помочь человеку остаться человеком, когда у него в руках оружие, а рядом много в разной степени беззащитных людей и всяких бесовских искушений. Чтобы солдаты не мародерили, не обижали мирное население, довольствовались своим жалованием, как говорил приходящим к нему воинам Иоанн Предтеча.
– Как молиться за мобилизованных?
– С верой, что ваш близкий исполнил порученное ему. У всех христиан есть ориентир – Христос. Он Сам был послушен до смерти и смерти крестной. И Он тоже просил Отца пронести чашу страданий мимо Него, – настолько тяжкой была эта чаша. Но поступил не по воле Своей, а по воле Своего Отца.
Сейчас перед всеми нами эта чаша и у каждого своя доля в ней, своя мера. Кто-то идет в место сражения, кто-то молится за него, кто-то работает, помогает беженцам, кто-то не подливает масла в огонь, сохраняет трезвую голову. Наши действия на пользу ближнего – и есть наша молитва.
В России практически каждое поколение имеет практику молитвы за людей, которые уходили воевать и даже погибали, ведь спокойных, мирных времен у нас было не так уж много.
– А если родственники человека, ушедшего на войну, – не очень верующие люди?
– Еще герой Достоевского писал: «Если Бога нет, какой я штабс-капитан». Именно в такие времена, даже судя по истории нашей страны, храмы наполнялись, приходило много новых, в том числе ранее неверующих людей.
– А если среди родственников кто-то верующий, а кто-то нет, как сделать так, чтобы желание верующего помолиться за воина не стало лишним поводом для раздора?
– Да просто не надо друг друга демонизировать и считать, что все должны быть одинаковыми. Каждый приносит пользу, как он может, – кто-то помолился, кто-то денег заработал, а кто-то просто отказался брать взятку, стоя на трассе.
Каждый должен выполнять свой долг честно – здоровый, больной, – в конце жизни мы все попадем на Суд Божий и дадим отчет.
– Тревога ведь очень провоцирует беспокойные размышления, начинает представляться, как говорится, всякое…
– От бурной фантазии лучше вообще по жизни избавляться. Надо жить в реальности и не переставать воспитывать себя: в мужчинах – мужество, стойкость, в женщинах – мудрость, тишину.
Люди на войне, конечно, другие. Там все наносное с человека слетает, он остается такой, какой он есть; наносному там места нет. Так же, как на зоне, на льдине, – в любой экстремальной ситуации. То есть, если ты нестоящий человек (смягчено. – Ред.), им и будешь, если в тебе есть какие-то достоинства, они станут более рельефными.
Современные военные – это порой люди по возрасту очень взрослые, то есть, когда с ними разговариваешь, ты не учишь и говоришь самые только важные вещи. Например, информация: «Пулемет работает десять часов» – важна для него, информация: «Дай попить», – для тебя. Пустой треп, конечно, бывает, но
чаще всего люди вспоминают свою жизнь на гражданке и очень отчетливо понимают, на какие отношения и поступки они потратили время зря.
Там ты понимаешь, кто ты – чего-то добился в жизни или потратил время просто так. Там, как в подводной лодке, где есть правило, что люди экономят воздух и не ходят с места на место зря. Там люди экономят силы и нервы, им по факту обстоятельства места хватает переживаний. Там люди как-то попроще – не скажу, что лучше, бывает, и хуже, но набор цветов поменьше: черное и белое, свои и чужие.
Там никто не планирует будущее, все живут настоящим, а если и планируют, то не дальше сегодняшнего дня. Я это тоже испытал: начинаешь радоваться каждой фигне – цветочку, веточке, закату, рассвету – всему, чего не замечал в обычной жизни. Начинаешь ценить людей, которых с тобой рядом нет, которых раньше не ценил.
– Откуда возник такой выбор – стать военным священником?
– Да начальство направило. Сначала – просто назначило на Власиху, где я уже четверть века служу, мы там храм построили. Я пытаюсь быть совершенно обычным священником, просто служу в необычных местах.
– Ничего себе обычным. Сколько лет у нас пытаются институт капелланов построить.
– Так все просто: невыгодно, чтобы в армии было много христиан. Христианами нельзя манипулировать – они любой приказ соотносят с вечностью, а не с медальками и чинами. В итоге денег с капелланства не получишь, а работы там много.
Кроме того, в зоне боевых действий страшно – там же убивают, на Донбассе два священника уже погибли, еще несколько ранены.
– Мне правильно кажется, что мы сейчас сильно повзрослеем?
– Не знаю, я давно повзрослел и в каждой новой войне не вижу ничего нового, кроме масштабов. С 2014 года на Донбассе погибло очень много мирных жителей.
– Раньше люди в других частях большой нашей страны могли об этом не задумываться. Теперь, похоже, не получится.
– 98% населения не задумаются все равно, особенно в Москве. Пока все истории про мобилизацию – экзотика. Говорить о том, что и как будет сейчас, – это примерно как рассуждать о талантах будущего ребенка на второй неделе беременности.
Единственное, что изменилось, – о смысле жизни и Страшном суде сейчас стали всерьез задумываться. До этого об этом только попы говорили, да только кто их слушал. А если на тебя сверху падает кирпич, ты поневоле начинаешь задумываться, почему он упал и как все устроено.
Дарья МЕНДЕЛЕЕВА,
Милосердие.RU
