Насколько вероятно, что человечество не сможет удержать контроль за технологиями, которые само же создало? Способны ли они уже сейчас радикально менять человека и общество? И что делать тем, кто не согласен жить по правилам, которые им диктует наша технологическая цивилизация?
Об этом мы говорим с Олегом Ивановичем Аполихиным — врачом, доктором медицинских наук, членом-корреспондентом РАН, директором НИИ урологии и интервенционной радиологии имени Н. А. Лопаткина.
— Говорят, что если XX век был веком космоса, атомной энергии и компьютеров, то XXI будет веком биотехнологий. Как вы думаете, развитие таких технологий влечет за собой какие-то духовные риски? И если да, то как этим рискам противостоять?
— Давайте для начала определимся, что понимать под биотехнологиями. На мой взгляд, это комплекс действий, направленных на создание неких новых биологических объектов или изменение базовых свойств объектов существующих. Предполагается, что с помощью таких технологий возможно качественное улучшение человеческой жизни. Не только здоровье, но и новые возможности организма.
Но здесь возникает серьезная опасность, проистекающая из утилитарного взгляда на человека. Когда исследователи, придерживающиеся таких взглядов, вторгаются в саму основу человеческой природы, в ту область, которая, с точки зрения верующих, сакральна, то этические последствия могут быть очень серьезными.
Поясню: человек создан по образу и подобию Божиему, человек не только материален, но и духовен, и невозможно провести четкую границу, где кончается материальное, а где начинается духовное. Дух действует посредством материи, но и материя влияет на дух. Поэтому, воздействуя на нематериальное материальными инструментами, можно, образно говоря, создать голема — человекоподобное существо, лишенное, однако, важнейших свойств человечности, таких, например, как воля, свобода.
Из Священного Писания вспоминается заповедь Божия, которая была дана Адаму, — возделывать Эдемский сад. Ее можно понимать очень широко: считать такое генетическое творчество частью «возделывания сада», и совершенно очевидно, что ограничения здесь могут быть только этические, нравственные и духовные.
Но в каком смысле? Не создавать зло, просто-напросто не создавать злых существ или существ, которые служат злым целям. Кстати, Господь ведь дал еще одну заповедь — плодитесь и размножайтесь. А как размножаться, если Земля имеет ограниченные ресурсы? Но чтобы освоить новые рубежи, требуются совершенно иные технологии, в том числе и такие уникальные генетические технологии. Вывод — вмешательство возможно, но важны цели вмешательства, важны те глобальные цели, которые мы ставим перед собой. Ибо они могут быть как отрицательные, так и положительные.
Проблемы, связанные с применением новых биотехнологий, безусловно, должны рассматриваться и решаться с учетом сложившихся в нашей стране культурных и нравственных традиций, формирующих морально-этическое самосознание врача, а также с учетом мнения ведущих религиозных конфессий. Мы забыли о том, что трудности и их преодоление являются необходимым компонентом жизни и условием духовного роста.
Мы действительно добились очень многого в генной инженерии, клонировании, вспомогательных репродуктивных технологиях. Но еще большего мы не знаем, не понимаем. И чем больше узнаём, тем больше становится непонятного. Напомню древнегреческую притчу о кругах познания. Внутри круга то, что уже познано, вне — то, что еще неизвестно. Круг ученика — маленький, знает он мало, но и длина окружности, то есть область соприкосновения с неведомым, тоже небольшая. Круг его учителя — гораздо больше, но гораздо больше и длина окружности. Поэтому для учителя, для мудреца неведомого, непознанного значительно больше.
Справедливость, милосердие, солидарность, любовь к ближнему — это то, на чем основана биоэтика, и если общество станет осознанно к этому относиться, то удастся выдержать баланс между общечеловеческими ценностями и развитием биологических наук.
Вот и применительно к развитию биомедицинских технологий — некоторым людям свойственна эйфория по их поводу, головокружение от успехов. Действительно, появляются совершенно новые дисциплины — эпигенетика, ядерная генетика, генная биология. Но если смотреть на вещи трезво, то приходится признать: мы не знаем до конца, что именно делаем, какие отдаленные последствия, в том числе и негативные, будут у таких, казалось бы, вдохновляющих открытий. Все эти технологии по своей сути революционные, а влияют они на эволюционные процессы развития. И отголосок их воздействия может проявиться через тысячелетия. В этой связи необдуманное применение может стоить человечеству существования — как в духовном, так и физическом измерении.
А между тем есть энтузиасты, которые предлагают и людей массово выращивать так же, как сейчас выращивают коров или свиней: создать специальные фермы, отобрать качественный генетический материал, то есть найти идеальных доноров, и вперед, решать проблему демографии. Потом, может, и в геноме что-то подкрутить, чтобы получать людей с заранее заданными свойствами. То есть воплотить то, о чем еще недавно писали только в фантастических романах. А какими человеческими трагедиями это может обернуться, энтузиастов не слишком волнует.
Разумеется, это не к тому, что научный прогресс сам по себе зло. Нет конечно. Наука должна развиваться, исследования должны идти. Но эти исследования не должны делаться бесконтрольно. И я имею в виду не административный контроль, а этический. Иначе говоря, речь о биоэтике. Биоэтика — широкое понятие, она не сводится только к сфере медицины. Это общие этические принципы отношения и к человеку, и к животному миру, и применяться такие принципы должны и в науке, и в политике, и в практической жизни.
— Но ведь далеко не все исследователи и, что важнее, финансирующие их корпорации готовы придерживаться принципов биоэтики. Вы же сами приводите такие примеры. Как с этим быть? Одно дело, как надо, но другое — что зачастую бывает как не надо…
— Биоэтика будет работать лишь в том случае, когда будут люди, которые живут согласно ее принципам. Люди, для которых высшая ценность — это не деньги, не власть, не свои амбиции. И тут мы упираемся в то, каков духовный вектор современной цивилизации.
Разумеется, есть немало людей, имеющих отношение к биотехнологиям, для которых биоэтика — звук пустой. Больше того скажу, иногда таких людей даже и наука сама по себе не слишком интересует, им важнее на волне массовых ожиданий добиться финансирования своих исследований. А что там дальше будет, шах помрет или ишак, их не слишком волнует.
Но, как известно, шила в мешке не утаишь, и рано или поздно необходимость биоэтики станет очевидна всем. Справедливость, милосердие, солидарность, любовь к ближнему — это то, на чем основана биоэтика, и если общество станет осознанно к этому относиться, то удастся выдержать баланс между общечеловеческими ценностями и развитием биологических наук. Но для этого должен работать так называемый принцип трех P. Politic, public, people. То есть и от государства, и от социума, и от частных лиц должен исходить запрос на применение биоэтики в научных исследованиях. Только силами государства или силами отдельных энтузиастов ничего не добиться.
Поэтому путь один — воспитывать людей так, чтобы высокие этические принципы стали их внутренними убеждениями. Принудительно этого не получается.
— То есть все упирается в воспитание. Но ведь воспитание в основном происходит в семье, а семья тоже испытывает давление внешней среды. Семью называют «пространством свободы». Но не сжимается ли это пространство?
— А это зависит от людей. Точнее, от тех ценностей, которые они разделяют. Поэтому сама по себе технологическая среда не может никак изменить внутрисемейные отношения, среда — это лишь инструмент, а вот как его использовать, определяется убеждениями человека.
Элементарный пример: маленький ребенок пристает к родителям, отвлекает их от чего-то интересного. Ему суют планшет с мультиками, и он затихает, перестает беспокоить. Далее можно много говорить о том, сколь вредно приучать с младенчества к гаджетам, как это вредит развитию речи, развитию мышления, и создастся впечатление, будто корень зла — в планшете. Нет, не планшет виноват, а то, что его подсунули ребенку в качестве суррогата родительского внимания. Если базовая ценность родителей — собственное благо, если посмотреть кино или пообщаться с подругой маме важнее, чем поиграть с ребенком, то именно в этом-то и беда. А если в семье правильные отношения между родителями и детьми, то все эти технические средства, все эти гаджеты могут сыграть положительную роль. Например, вместе с ребенком можно снять игровой короткометражный фильм, смонтировать на компьютере или на смартфоне. Или нарисовать что-то. Можно вместе поиграть в какую-нибудь обучающую игру (а такие есть). Можно с ребенком постарше поискать в сети информацию, связанную с историей семьи.
То есть пространство свободы в семье сжимается лишь в том случае, если его не защищают наши убеждения, наше отношение друг к другу.
— А каковы, на ваш взгляд, должны быть правильные внутрисемейные отношения?
— Сперва хочу заметить, что, говоря о воспитании, нужно все-таки разделять два понятия: образование и собственно воспитание. Образование — это сумма знаний и умений, необходимых современному человеку, чтобы он мог реализоваться, чтобы не стал аутсайдером. Но воспитание — нечто гораздо большее. Я бы назвал его идеологией. В данном случае идеологию я понимаю не в политическом контексте, а как систему мировоззренческих, этических и духовных ценностей. Вот именно такая система и должна быть сформирована у ребенка в процессе воспитания. Это ядро его личности.
Если базовая ценность родителей — собственное благо, если посмотреть кино маме важнее, чем поиграть с ребенком, то именно в этом-то и беда. А если в семье правильные отношения между родителями и детьми, то все эти технические средства, все эти гаджеты могут сыграть положительную роль.
А самый эффективный способ воспитания — личный пример. Сколько бы ни говорили ребенку правильных слов, смотреть он все равно будет на то, как родители поступают. А значит, базовый принцип семейных отношений — честность. То есть слова не должны расходиться с делами.
Далее: ребенок должен видеть, что его родители — люди творческие. И это относится не только к представителям «творческих» профессий, а ко всем. В мельчайших бытовых делах возможен творческий подход. Как полочку повесить, как нарезать овощи для салата, как устроить праздник на день рождения бабушки…
И конечно, у родителей и детей должны быть общие увлечения, общие занятия. Не только неизбежные бытовые дела, вроде уборки, покупок и так далее, но и то, что интересно и взрослым, и детям. В какой-то семье это могут быть туристические походы, в какой-то — увлечение театром, в какой-то — автомобили, например. Главное, чтобы дети чувствовали: у них с родителями общая жизнь.
Родители — не столько словами, сколько личным примером, самой этой общей жизнью с ребенком — учат его свободе. Свободно принимать решение, осознанно выбирать из нескольких вариантов, нести ответственность за свой выбор.
В семье, где ни дети, ни родители не боятся высказывать свое мнение, где есть свобода волеизъявления, где все уважают друг друга, не только дети взрослых, но и взрослые детей, — в такой семье и формируется личность, способная противостоять духу века сего.
— В современных семьях воспитанием детей чаще всего занимается мать. Отец либо так много работает, что детей совсем не видит, либо его вообще нет. Как вы думаете, чего мать, даже самая лучшая, не может дать ребенку? В каких аспектах воспитания отец незаменим?
— В психологии есть теория привязанности, ее разработал Джон Боулби, он четко показал, как формируется привязанность малыша к людям. И эту привязанность (которая может быть как здоровой, так и нездоровой) формирует мама. Здоровая привязанность возникает, когда мама внимательна к сигналам, которые ей посылает младенец — будь то плач, будь то улыбка, будь то какие-то движения, жесты. Она внимательна к этим сигналам и заботливо реагирует. Она не воспринимает ребенка как помеху. Дети со здоровым чувством привязанности в раннем возрасте очень общительны, сообразительны. Они не боятся отойти от матери, начать осваивать мир вокруг себя. Здоровую привязанность формирует именно мать. И благодаря этому у малыша возникает доверие к окружающему миру.
А роль отца — иная. Ее лучше всего описывает теория личности Эриха Фромма. Согласно ей, отцовская любовь по сравнению с материнской более требовательна, ребенок стремится ее заслужить. Речь, конечно, не о том, что «папы любят только хороших детей» — понятно, что любой нормальный отец любит своих детей безусловно. Речь о проявлениях этой любви. Отцовскую любовь ребенок ощущает в ответ на какие-то свои достижения, причем именно отец показывает ему, к чему надо стремиться. С вопросом «что такое хорошо и что такое плохо» крошка-сын приходит именно к отцу. То есть любовь отца более социальна, если можно так выразиться. Она становится неким мотиватором, позволяющим социализировать ребенка.
Иначе говоря, мама формирует эмоциональную составляющую личности ребенка, а отец — социальную. От мамы зависит, каким будет ребенок: зажатым интровертом с эмоциональными нарушениями, неспособным коммуницировать с людьми, влиться в коллектив — или здоровым человеком, свободно общающимся, не боящимся выражать свои эмоции, высказывать свою позицию.
А от отца зависит, какие у ребенка будут взгляды, убеждения, какова будет его картина мира. Станет ли он благородным альтруистом или расчетливым циником, щедрым он будет или жадным, отзывчивым или черствым. Именно отцовское воспитание и формирует в душе ребенка ту защиту от духа века сего, про которую мы уже говорили.
Но тут встает вопрос: а как стать таким отцом? Оно само собой всегда получается, или этому нужно учиться? Я убежден, что нужно учиться, что мужчине необходим некий социальный институт, который развивал бы в нем высшие уровни его личности и учил бы сдерживать низшие. Слово «институт» я употребляю здесь не в смысле учебного заведения или какой-то государственной структуры. Тут ведь не может быть никакой принудиловки. Но такой институт, на мой взгляд, есть, и это — Церковь. Именно она может стать маяком, на который ориентируется человек, именно она может стать инструментом духовного воспитания. Но Церковь — маяк не только для мужчин, конечно. Для женщин тоже.
Тогда и возникает в семье взаимоподдержка, гармония, консолидация. Если это станет не уделом одиночек, а явлением массовым — тогда сама собой и сложится общественная формация, которая воспитает людей-творцов, а не бездумных и безвольных потребителей.
Семья существует до тех пор, пока главой семьи является муж, и умирает — распадается тогда, когда жена «победит» своего мужа, и ребенок, не почитающий своих родителей, не бывает долголетен (см. Втор 5:16).
— Олег Иванович, чем больше развиваются технологии, тем больше разговоров о том, что они кардинально меняют нас — каждого человека, общество, наши базовые ценности. С вашей точки зрения, это так?
— Определенное влияние, конечно, есть, но не стоит его переоценивать. Считать, будто все наши этические и духовные проблемы проистекают именно из-за технологий, — это ставить телегу впереди лошади. Главная особенность нашего общества (в мировом масштабе) — это не технологии, а идеология потребления, эгоцентризм как базовая ценность. И базовой ценностью он стал не из-за того, что в нашу жизнь вошли компьютеры, интернет, атомная энергия или сверхзвуковые самолеты. Причина в другом — в той культурной и духовной тенденции, которая возобладала уже очень давно и на службу которой поставлены в том числе и технологии.
Мы видели конечную цель в благе человека, но благо это понимали совершенно материалистически. Больше удобств, шире ассортимент товаров, разнообразнее развлечения. Все во имя человека, все во благо человека… Но этот девиз приобретает разные смыслы в зависимости от того, в чем именно видят благо.
И вот именно это видение блага, транслируемое в СМИ, в произведениях искусства (прежде всего массового), передаваемое в семье от родителей детям, определяет культурные коды современной цивилизации. Пожалуй, воспитание в семье даже стоило бы поставить на первое место, потому что, именно глядя на жизнь родителей и подражая им, ребенок формируется как личность, у него складывается система ценностей.
Но давайте смотреть на это все с христианских позиций, то есть исходить из того, что человек создан по образу и подобию Божиему. А это значит, что он обладает неотъемлемыми дарами: свободой воли, разумом, способностью различать добро и зло, способностью творить. В этом человек уподобляется своему Творцу. А значит, и социум должен быть таким, чтобы максимально, насколько это вообще возможно, содействовать раскрытию, реализации Божиих даров.
Человека нельзя воспринимать как объект, пусть даже объект, который мы стремимся облагодетельствовать. Он субъект, он свободен, он может сделать либо хорошо, либо плохо. Может по-разному распорядиться своей свободой. Может двигаться навстречу Богу, духовно возрастать, а может целиком подчиниться своей животной составляющей и стать мерзостью пред Богом (Лк 16:15).
А технологический уклад — это всего лишь инструмент, который может вести человека к высоким целям, а может к низким. Не компьютеры виноваты в том, что огромное множество людей живет по принципам «бери от жизни всё», «я этого достоин», «я лучший», но принципы эти транслируются благодаря в том числе высоким технологиям.
Поэтому, повторяю, проблема не в том, что общество технологично, а в том, что оно руководствуется, скажем так, низкоуровневой системой ценностей. Пойди история человечества иным путем — и высокие технологии служили бы иным, куда более достойным целям.
Проблема не в том, что общество технологично, а в том, что оно руководствуется низкоуровневой системой ценностей. Пойди история человечества иным путем — и высокие технологии служили бы иным целям. Прежде всего — деятельной любви к ближним, выражающейся не во вздохах и эмоциях, а в поступках. Точнее сказать, в делах милосердия.
— Например, каким?
— Прежде всего — любви к ближним. Я имею в виду, конечно, не чувственную любовь (она при любом раскладе никуда бы не делась, поскольку свойственна человеческой природе), а ту любовь, которая лучше всего передается греческим словом «агапе». То есть эта любовь деятельная, выражающаяся не во вздохах и эмоциях, а в поступках. Точнее сказать, в делах милосердия.
Эта любовь предполагает самоотдачу, самопожертвование. Причем в большинстве случаев речь идет не о героических подвигах, а о вполне обыденных вещах. Например, навестить в больнице знакомого. Или помочь ребенку сделать уроки вместо того, чтобы посмотреть очередной сериал. Не жизнью жертвовать, а просто своим временем, своими планами, своими развлечениями.
Вот такой любви очень сейчас не хватает. В том числе и по отношению к самым близким людям, то есть в семье. В семье сейчас тоже растет эгоцентризм. Как часто, например, родители сдают детей в круглосуточные детские сады, в школы-интернаты, потому что некогда ими заниматься, потому что хотят жить для себя! А потом повзрослевшие дети сдают своих пожилых родителей в дома престарелых, не видя в этом вообще никакой моральной проблемы.
Могло ли быть иначе? Могла ли человеческая цивилизация руководствоваться более высокими ценностями, нежели гедонизм, потребительство и эгоцентризм? Вполне возможно, что и могла бы, даже учитывая поврежденность человеческой природы. Конечно, в любом случае, при любом варианте развития общества было бы все перечисленное: и потребительство, и эгоцентризм. Но вопрос, в каком количестве? Были бы они преобладающими тенденциями (как это есть в нашей реальности)? Или преобладали бы высокие этические, духовные ценности? Это можно было бы долго обсуждать, но факт в том, что мы живем в том мире, в каком живем. И именно его мы пытаемся сделать лучше.
— Общество неоднородно. Да, эгоцентризм, гедонизм — это массовые тенденции. Но все равно есть люди, и их не так уж мало, которые живут иными ценностями. Однако они испытывают колоссальное давление окружающей среды. Что им нужно делать, чтобы сохранить себя?
— Вариантов, как быть в такой ситуации, всего три. Самый простой и самый неправильный — это сдаться, плыть по течению, утешая себя банальностями вроде «с волками жить — по-волчьи выть». Естественно, себя таким путем не сохранишь. Растворишься в общей массе, будешь существовать, но не жить в подлинном смысле этого слова.
Второй путь, наиболее реалистический и вместе с тем правильный, — это, не вступая в беззаветную борьбу с мировым злом, в своей частной жизни руководствоваться теми ценностями, которые тебе присущи. Если речь о христианине, это означает жить согласно заповедям Божиим, сверять все свои слова и поступки с Евангелием. То есть служить добру в своем личном пространстве, в кругу семьи, в кругу друзей, не предавать то, что считаешь истинным. И это вовсе не так мало, как может показаться. Великий русский святой преподобный Серафим Саровский говорил: «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи».
И наконец, третий путь — открыто противостоять духу века сего, обличать зло уже на публичном, общественном уровне. Путь борьбы. Это, сразу скажу, не для всех. Не все способны на мученичество. Хотя никто из нас не знает до конца предела своих сил.
Как же выбрать свой вариант? Есть хорошая пословица: на крест не просись, от креста не бегай. То есть не надо специально геройствовать, чтобы себе или окружающим что-то доказать. Тут очень силен соблазн, тут легко впасть в гордыню. Но если обстоятельства сложились так (а они не сами собой складываются, за обстоятельствами всегда стоит Промысл Божий), что от тебя требуется принять решение, оставаться ли верным своим базовым ценностям или «прогнуться под изменчивый мир», то нужно выбрать главное, выбрать то, что составляет саму твою суть. Какими бы неприятностями ни грозил такой выбор.
Беседовал Виталий Каплан,
Фома
