Исполняющий обязанности наместника Свято-Успенского мужского монастыря в Старице отец Паисий Новожёнов привлёк к себе внимание постами в Фейсбуке. Короткие рассказы-зарисовки об отдельных эпизодах монастырской жизни у него получаются одновременно забавными и глубокими. Иногда он сопровождает их комиксами с шаржами на самого себя и маленьких питомцев, которые разными путями прибились к монастырю. Мы решили посмотреть на месте, как живёт монах-карикатурист, о чём думает и что рисует.
Выезжаем в Старицу пасмурным днём. Погода в этом июле нечасто радует солнцем. Мы ещё не доехали до развязки, приходит СМС: «Вы выехали?», — спрашивает отец Паисий. – «У нас тучи пришли. Наверное, будет дождь». «Это ничего», — отвечаю я, а сама огорчаюсь — красивой картинки не получится.
Дорога до Старицы из Твери по большей части хорошая: соблюдая скоростной режим, можно доехать за час с небольшим. По пути нас прихватывает небольшой дождик. Подъезжаем к Свято-Успенскому монастырю. Территорию перед ним начали мостить плиткой. Парковка забита машинами, несмотря на будни, довольно много туристов.
Огромные ворота, чудные кованые буквы над ними, белокаменные массивные стены. Заходишь и попадаешь в другой мир: буйное нестриженное разнотравье, разрытые тротуары, гудящие машины — всё осталось где-то там. А тут — белый камень, усыпанные плодами яблони, ухоженная древность, ровный газон и цветники, а посередине — храмы. Центральный похож на торт с луковками-безе, выкрашенными в чёрный цвет. У бывшей трапезной слева за долгие века стекающая с крыши вода местами разрушила каменные блоки основания, и теперь они выглядят, как покусанная слизнями белая ягода.
Иду к памятнику святителю Иову и вижу, как отец Паисий выходит из трапезной. Худощавый, бородатый, он шагает широко и быстро. «И дождь как раз только закончился!» — говорит он, приветствуя меня.
Утята, кролик Зой и кот
— Мне сейчас надо покормить уток , — говорит Паисий Новожёнов, — и вывести их погулять.
Утята появились в монастыре около месяца назад. Их привез мужчина в багажнике автомобиля. У малышей пропала мама-утка, и они метались по дороге. Первое время птенцы жили в комнате наместника. Им нужно было тепло, поэтому они спали у батареи под лампой. Теперь, когда утята подросли, они могут жить на улице. Для них построили домик с сетками вместо стен в монастырском саду.
Утят девять — сколько было, столько и есть, все выжили. Их кормят три раза в день. Обед в три.
Мы несём утятам кашу в ковшике. Они пищат, уже проголодались. После еды — прогулка вокруг храмов. Это такой утиный спорт для развития.
— Одного круга достаточно. Когда они были меньше, им было тяжеловато. Присаживались отдохнуть по пути, — поясняет монах.
Он периодически посвистывает, получается очень похоже на утиный писк, и стайка устремляется за ним. Они ведут себя, как дети на прогулке, периодически норовят куда-то улизнуть. А отец Паисий — как образцовый воспитатель в детском саду. Он помахивает деревянной палкой, чтобы они не разбегались, но никого не наказывает за непослушание. Если утята упрямятся, он берёт самого маленького на руки.
— Я думаю, это уточка, потому что она маленькая и много кричит, — говорит он. – Я иду с ней на руках, она пищит, и они бегут её спасать за мной. Дети всем им дали имена, эту уточку назвали Кларочка. Видите, у неё уже появляются пёрышки. И они начинают крякать. Растут. Вырастут и улетят. Это же дикие утки. Может быть, будут иногда возвращаться к нам.
Он рассказывает, что скачал аудио с утиным кряканьем и хотел сделать муляж утки, чтобы она водила за собой ватагу малышей. Но времени не хватило на это, а сейчас уже нет смысла – быстро растут.
Монах с утятами привлекает внимание туристов. Люди снимают процессию на телефоны и фотоаппараты. Утята пьют из маленьких лужиц, оставленных дождём. Пока отец Паисий остановился поговорить с прихожанкой, выводок устремился к воротам. Монаху пришлось за ними бежать. Волга за последние две недели разлилась, берег скрылся под водой, поэтому сейчас он их не отпускает купаться.
— В прошлый раз они уплыли за камыши, и я долго простоял в воде по колено. Заболел потом, — говорит он.
Утятам гулять нравится. Они совсем не спешат в домик. Прячутся от монастырского наместника сначала в кустах смородины, потом в винограднике. А может, и не от наместника: высоко в небе кружит хищная птица и как будто ждёт, когда утиный воспитатель отвлечётся.
Кроме утят, в монастыре живут кролик Зой и кот Барсик.
— Кот принадлежал прежнему игумену. Игумен его прогнал за какую-то провинность, поэтому кот теперь живёт в монастыре. Ему лет десять. Но я его не очень люблю. Он ловит птиц. Поймает ласточку, погрызет и бросает. И на кролика охотится. Наверное, думает, что это большая мышка. А ещё лезет в мои краски. Боюсь, испортит мне палитру. Поэтому я его прогоняю из трапезной, — рассказывает монах.
Кот – большой, бело-рыжий, чистый и толстощёкий. Пока мы пьем чай за столом трапезной, он важно ходит мимо, высоко задрав хвост. И не ластится. Даже как будто сердится, что мы так долго не уходим.
Кролик Зой стал жить в монастырской библиотеке в прошлом году. Отец Паисий купил его в одном из тверских магазинов. Дети, которые учатся у него живописи, много рассказывали о своих питомцах и уговорили его тоже завести кролика. Пушистого малыша назвали Зоя (по-гречески значит «жизнь»), думали это девочка, но потом оказалось, что это Зой.
— Книги он не грызёт. Он аналой грызёт. Прячется за него, потому что оттуда его невозможно достать рукой, как бы уходит под божественную защиту, и грызёт доски. Оттуда раздаётся: хрум, хрум, хрум. Я работаю за компьютером, а он в это время достаёт меня этим хрустом.
Зой очень самостоятельный и совсем не ручной.
— Я думал — он будет другом. Таким, что его позовёшь, он подбежит. Но мне достался кролик самостоятельный. Он даже кусает меня, как будто я чужой. Но он таким стал, потому что я не мог ему много времени уделять. Его надо было часто гладить, общаться с ним. А я его только кормлю и иду по делам, для меня же служба и люди важнее, чем кролик.
Зой живёт в углу библиотеки, там у него ящик с соломой и кормушка. Он, действительно, не грызёт книги. Только Герцену немного досталось, по неведомой причине. Но, возможно, мы что-то о Герцене просто не знаем.
Когда мы зашли в библиотеку, кролика в его гнёздышке не оказалось. И «хрум-хрум» не было слышно. Но после того как священник положил в кормушку еду, ушастый выбрался из-за аналоя и направился к миске. Хотя на самом деле Зой не столько ушастый, сколько пушистый. И, несмотря на малый размер, довольно прыткий.
Когда кролика выпустили на газон, он быстро сориентировался и попытался удрать. Монаху пришлось побегать за ним по газону к вящей радости двух прихожанок, присевших отдохнуть на монастырской лавочке. Хотя надо отдать должное отцу Паисию, он изловил Зоя быстро и без резких движений, чтобы не пугать малыша.
В монастыре были ещё котята. Приблудная кошка родила их здесь весной. Они были красивые и пушистые. Их подкармливали, а когда подросли, одного забрали после поста в социальной сети, остальных отдали в приют. Всех котят назвали Пасиками, в честь Паисия: Белый Пасик, Серый Пасик, Чёрный Пасик. Они, утята и кролик стали прообразами героев для детских сказок, которые придумывает священник. Потом это будут игрушки, иллюстрации, может быть, даже мультфильм.
— Монастырь – это образ рая, напоминание о потерянном рае. Вокруг монастыря стены – это граница эдемского сада, и поэтому в каждом монастыре растут цветы, живут животные, птицы — рассказывает отец Паисий.
Живопись и иконопись
Монастырская библиотека, где живёт кролик Зой и работает отец Паисий, являет собой образчик мастерской художника.
Всевозможные краски и рисунки, иконы, репродукции икон, фотографии святых, скульптуры из дерева и пластилина, кисти, карандаши, большие листы кальки с комиксами, два антикварных пианино и огромная картина кисти отца Паисия.
— Картина называется: «Наташина осень». Она посвящена моей маме в детстве. Это где-то 50-е годы прошлого века. Здесь моя мама, бабушка и прабабушка. Я хотел показать разные периоды жизни женщины: девочка, мать, старушка, которая уже закрывает глаза и пребывает в других сферах. Моей прабабушке было 95 лет, когда она умерла. Там дети беззаботно играют. Но все они без теней, это означает, что тут время остановилось.
На одном пианино лежит незаконченная икона.
— Я, по благословению митрополита, пишу иконы для Спасо-Преображенского собора: большие и для иконостаса. Митрополит попросил написать «Тучную гору» – тверскую чудотворную икону. Это она.
Отец Паисий рисует с 4 лет. 8 лет он учился в художественной школе, 5 лет — в живописно-педагогическом училище и 5 лет — на иконописца-реставратора в Троице-Сергиевой Лавре. После окончания продолжил учиться и совершенствовать навыки, то есть, получается, что он учится больше 20 лет. 6 лет из них священник даже преподавал. Был ассистентом преподавателя церковного искусства на кафедре теологии в ТвГУ.
— Мне хочется издать книжку и рассказать в ней историю христианского искусства. Сейчас очень благодатный период для развития иконописи. С 80 годов, когда церкви стало легче жить, появились возможности развивать искусство иконописи и церковной архитектуры. Но поскольку был нанесён большой урон советским периодом культуре и традиции русской православной церкви, то всё возрождение последних 30 лет проходит через очень сложные метаморфозы и появляется много уродливых форм. Это связано с тем, что все люди новые, и мы всё заново вынуждены восстанавливать по книгам, по каким-то легендам и преданиям. Была прервана традиция, а когда такое происходит, люди, которые восстанавливают культуру, обречены на повторение многих ошибок. Сейчас мы как первопроходцы, неофиты.
Священник говорит, что это не важно, мужчина пишет икону или женщина, акварелью, гуашью, цветным песком или баллончиком с краской, » главное, чтобы иконопись была свидетельством о Боге, а не свидетельством о выдающихся способностях самого иконописца «.
Отличие иконописца от художника — в полном отказе от самости, поясняет монах. Подлинное церковное искусство должно быть благочестивым и молитвенным. То есть, иконописец должен быть глубоко верующим воцерковлённым человеком.
Иконописных стилей довольно много. И у каждого из них есть свои средства художественной выразительности. Стены трапезной отец Паисий расписывает в древнерусском стиле.
Фреска «Умножение хлебов» уже готова. Она изображает библейский сюжет, как Христос накормил 15 тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами.
— Древнерусский стиль более воздушный и мягкий, чем византийский, — рассказывает иконописец. — Краски не такие яркие, приглушённые. Больше плавности и нежности в оттенках, они светлее и белёсые, возвышенные, одухотворённые, как в тумане. А контуры линий более обтекаемые, более плавные и певучие. Фигуры вытянутые и воздушные, как бы висящие в воздухе, лёгкие. В византийской живописи фигуры более тяжёлые, пропорциональные и атлетичные, они идут из античного искусства, поэтому там видна мускулатура. Краски яркие, драгоценные. Потому что византийская живопись — императорская, с драгоценными камнями. И края фигур в византийской иконописи более резкие, с большими зазубринами, более молниеподобные. Там обязательно будут вспышки яркого света, как молнии. Много отличий.
Повседневная монастырская жизнь нашла отражение в орнаменте, которым монах расписывает балки в трапезной. Там уже есть кролик, а скоро появятся и утята.
Отец Паисий увлечённо говорит об иконописи и сетует, что его об этом очень редко спрашивают. Он старается водить детей, посещающих рисовальную студию, в храм и показывать там иконы, хотя бы один раз в месяц. » Но я же их учу рисовать, а не Закону Божию «, — поясняет он.
Среди его выпускников есть мальчик, который закончил семинарию и учится сейчас в духовной академии. Его рисунок до сих пор висит на стене в библиотеке.
На занятия в студию приходят около 50 учеников. Это несколько групп с разным числом человек. Иногда дети приходят не по расписанию, если они рисуют какую-то картину и хотят её быстрее закончить. Отец Паисий периодически лепит своих учеников. Например, девочку, которая часто на занятиях сидит в телефоне. Монах слепил её фигурку с мобильником в руках.
— Она даже попозировала для этого специально. У меня слеплены почти все мои ученики старшей группы.
Занятия с детьми проходят не в библиотеке, а в соседнем большом помещении бывшей трапезной Ивана Грозного. Сейчас здесь выставка фотографий.
В библиотеке довольно тесно и множество вещей. Здесь стоит большой термопот, на полках чайные кружки. Рядом лежат VR-очки, с их помощью дети увидели Валаам. Здесь же стоит большой телескоп, чтобы разглядывать звёздное небо.
Свои знаменитые комиксы священник рисует, когда на это остаётся время. А его всегда мало. Он рисует их на кальке, чтобы было проще исправлять ошибки. Сюжеты рождаются из каких-то ситуаций, которые его зацепили, заставили задуматься. В таком же стиле отец Паисий начал разрисовывать тарелки. Это может стать симпатичными сувенирами в будущем, если найдётся человек, который возьмётся производить керамику с авторскими рисунками для монастыря.
У монаха много идей для сувенирной продукции, но пока в монастыре слишком мало рук, чтобы делать всё, что необходимо.
Монашество и туристы
— Я семь лет готовил своих родных к тому, что уйду в монастырь. Надо было сначала привести их к вере в Бога. Я им рассказывал про библию, про церковь. Только православный человек может дать разрешение своему сыну, чтобы он ушел в монахи. Для этого нужно очень глубокое понимание. Иначе может быть трагедия. Если у неверующих людей, не понимающих, зачем нужна церковь, ребёнок уходит в монашество – для них это шок. Я не хотел ранить своих родных, я сначала их подготовил, рассказал им про все, и потом мать сама меня благословила крестом. У одного моего знакомого, после того как он ушел в монашество, мать покончила с собой. Такого нельзя допускать. Когда Игнатий Брянчанинов уходил в монашество, его мама не отпускала. Но он ушел. И она так страдала, что чуть не повредилась рассудком. Это такой пример, что надо все-таки бережно относиться к родителям. Сергий Радонежский сначала успокоил своих родителей, поберег, поухаживал за ними, а потом они его благословили на уход в монастырь.
Эту историю отец Паисий рассказывает, когда мы рассматриваем его картину «Наташина осень». «Монашество – это ещё одно доказательство существования Господа, о котором не пишут в книжках. Если люди посвящают свою жизнь Богу, значит, Он есть», — монастырский наместник говорит об этом с воодушевлением. Приставку и.о. он носит уже около года. На вопрос — почему так долго? — пожимает плечами: «Наверное, пока не доверяют. И правильно делают, потому что я слишком эмоциональный, а игумен должен быть уравновешенным».
В Свято-Успенском монастыре живут три монаха, включая отца Паисия, и приходят работать ещё десять человек мирян. Каждый из монахов заведует одним из храмов, он за него отвечает, убирается в нём, следит за порядком. У них есть расписание служб, которые они проводят по очереди. Кроме того, у каждого есть свои послушания. У отца Паисия послушаний много, и они разнообразны, потому что он и библиотекарь, и экскурсовод, и руководитель художественной студии. Плюс деловая переписка, работа с документацией. Да и с журналистами общаться должен он как и.о. наместника монастыря. «Вот уток подкинули, появился новый мотив в наших буднях. В жизни христианина нет случайностей. Все происходит по Промыслу Божьему, по попущению. Но главные послушания — молитвы и иконопись «.
— Самое главное для всех монахов – молиться в течение всего дня. Молитва является самым главным занятием каждого монаха, потому что связывает с Богом. А мы всегда должны быть на связи с Богом. Всё остальное — это внешнее, второстепенное служение, — поясняет он и продолжает, — когда я ушёл в монашество в таком же возрасте, как Сергий Радонежский (около 20 лет), мое внутреннее содержание было совсем не такое. Внешне у меня борода с такой же скоростью отросла, а внутри мне еще догонять и догонять надо, дозревать до христианской культуры. Надо чтобы человек был пронизан верой и был кристально чист от мирского. А мы как жили до церкви? Ходили на дискотеки, слушали непонятно какую музыку, хулиганили, как угодно выражались и поступали. И мысли наши были абсолютно языческие: как бы денег, как бы отомстить, мы завидовали, на нас действовали страсти. Мало прийти в церковь, это хоть и хорошо, но не достаточно. Надо ещё в церкви удержаться. Удержаться — это жить в ней и входить в эту культуру дальше и дальше. По моему глубокому убеждению, христианство — это единственная самая истинная религия. Она с неба пришла.
Открытое монашество, убеждён отец Паисий, — это миссионерство. Вера, по его словам, должна быть публичной. О ней нужно заявлять.
— Если люди отдают жизнь на служение кому-то невидимому, Богу, значит, либо они сумасшедшие, либо они имеют уверенность настолько ощутимую и явную в Его бытии, что к ним надо прислушаться. В широком смысле слова, каждый христианин – миссионер, который носит на теле крест, верит в Христа. Некоторых политиков спрашивают: «Скажите о своей вере». Они говорят: «Вера – это такой вопрос, я бы не хотел говорить. Это личное». А чего они стесняются? Они малодушествуют, боятся публичности. «Я христианин православный. Я верую в Христа, Святую Троицу», — если бы так говорили актёры, политики, музыканты и другие знаменитости, это было бы честно. Хотя, может, они не так верят.
Свято-Успенский монастырь открыт для туристов. Он ненадолго закрывался только во время эпидемии коронавируса. Вход в монастырь свободный. Туристы гуляют, фотографируются, с любопытством оглядываются на фигуру в чёрной рясе и клобуке. Иногда подходят к монаху, чтобы поговорить с ним.
— Монастыри разные, есть такие, в которые ограничен доступ туристов и паломников. Они очень замкнутые. Наш монастырь таким сделать невозможно при всём желании. Потому что его значение для нашего Отечества и Церкви слишком важно. Здесь были великий Патриарх Иов, преподобный Дионисий Радонежский. Происходили великие события: был избран первый русский Патриарх, Иван Грозный сюда часто приезжал. Монастырю 900 лет, поэтому закрыть его только для монахов будет не по-честному, — рассуждает Паисий Новожёнов. — Но очень важно, чтобы монахи, которые здесь живут и будут жить, не рассеялись от суеты, потока туристов. Чтобы не рассеяться, они должны получить предварительную закалку. Потому что просто посреди мира, посреди суеты воспитать монаха, я считаю, практически невозможно. Это противоречит монашескому явлению. Антоний Великий, Иоанн Златоуст, Григорий Богослов – все великие монахи святители уходили жить в пустыню. Неспроста. Это необходимо для созревания. Если сегодня молодого человека взять и посадить в наш монастырь, или Троице-Сергиеву лавру, или Московский монастырь, то там окрепнуть практически невозможно. Я глубоко убежден в этом. Очень важно уединение и настоящий отрыв от современников. Надо человека оторвать от того, что сегодня происходит в мире: от телевидения, от интернета, от новостей. Чтобы он лет пять не слышал вообще, что происходит. И когда человек будет оторван, он сможет в уединении собраться и сконцентрироваться. И все его ресурсы внутренние — духовные, интеллектуальные — произведут в нём преображение и изменение. И человек выйдет на другой духовный уровень, станет ближе к Богу.
Отец Паисий сравнивает это уединение с учёбой на врача или лабораторией учёного. Для послушников он часто приводит такое сравнение:
— Есть такой трюк у кулинаров, когда свёклу варят, но до сердцевины она не доваривается в кипящей воде, кухарка берёт эту горячую свёклу и помещает в кастрюлю с ледяной водой. И тогда стенки свёклы не могут тепло отдавать наружу, и оно идёт внутрь. И весь жар этой свёклы доходит до сердцевины, она сама себя доваривает. Так я объясняю, что если вы сосредоточитесь на своей духовной жизни, внутрь себя уйдёте, тогда станете сами собой, какими должны быть.
— Когда монахи созреют в своем монашестве, тогда их можно поселять у нас в монастыре. Они будут нести своим словом очень полезный духовный заряд для окружающих. Если же монахи не созреют, они здесь будут страдать, мучиться от суеты. Какой-нибудь монах пришел и думает: «Как же мне помолиться, как мне сосредоточиться, забыть свою прошлую жизнь, когда я много страдал от влюблённости?». И вдруг в монастырь заходит экскурсия студенток девушек, они все симпатичные, нарядные. Как молодой монах выдержит это? Ему будет очень тяжело. А если бы он пожил несколько лет где-то в лесу, на подворье, он бы приблизился к Христу, очистился от всех своих страстей, как в бане выпарился. И тогда ему легче было бы попасть на самую многолюдную улицу и чувствовать себя спокойно, потому что он уже морально готов. Если это все соблюдается, то это правильно, тогда монашество может быть миссионерским, быть открытым. А если — нет, то монашество брошено на растерзание, и оно погибнет.
В какой-то момент отец Паисий заявляет, что хочет уйти из социальных сетей, интернета. Хотя люди ему обычно пишут добрые комментарии, неизвестно, как это для Бога. «А мнение Бога важнее», — резюмирует монах и говорит, что будет об этом усиленно думать.
— Я занимаюсь этим (социальными сетями), потому что ситуация критическая в монашестве. Наши соотечественники очень далеки от православия, от христианства, к сожалению. Российское общество очень в этом плане не просвещённое. И от этого общий вред получается. Потому что в церковь приходят служить не самые лучшие представители христианских общин. Их начинают критиковать, если они что-то неправильно делают, а им управление храмом досталось по наследству, например. А это должно не по наследству передаваться, а должны народом избираться лучшие люди, с непорочной репутацией. Сейчас все размыто и разрушено, и очень много критики на церковь. Часто справедливой. Потому что мы в церковь приходим молодыми людьми, но разница между нами и прежними монахами очень большая. Когда Сергий Радонежский стал монахом в 20 лет, это был человек, пронизанный церковной культурой. Его родители были святые, и он с детства в храм ходил.
Отец Паисий говорит, что люди часто прикрывают земные, корыстные цели религией. Так было с крестовыми походами, например. Да и сейчас форумы, встречи, мероприятия, которые, вроде, проводят на благо, а получается, что скрывается за этим та же корысть.
— Много лжи и лицемерия. Поэтому многое портится и оскверняется. Я наблюдаю за грехами, страстями людей, за тем, как и во мне эти грехи действуют, и я стал меньше улыбаться. В последние четыре года я стал немного другим, раньше я был более позитивным. А сейчас стал надломленным, ощущение, что уныние на земле. И приходишь к мысли, что неспроста всё так. Почему все разговоры в Евангелии о небе, почему Христос говорит о жизни после смерти? Начинаешь понимать, что настоящая жизнь откроется нам после смерти.
Мы прощаемся на площади перед древними церквями посередине Свято-Успенского монастыря. Наместник смотрит на часы. Он носит часы на обеих руках: одни немного спешат, «чтобы поторопиться», а вторые идут точно «чтобы немного расслабиться». На левой руке рядом с часами намотаны чётки с сотней узелков. Монах спешит в храм. Солнце отражается от белых камней и золотых крестов. Слышно пение птиц и приглушённые разговоры туристов. Понимаю, что отец Паисий действительно мало улыбался. Разве что когда держал в руках пушистого кролика в библиотеке, а тот в это время забавно подёргивал носиком, но вырваться не пытался.
ТИА, Олеся Вострикова
