16.06.2020 | 

Крест несем и им спасаемся

Послесловие к юбилею…

22 мая 60 лет исполнилось протоиерею отцу Николаю Алексееву, благочинному Торжокского округа. Верующие Торжка и района, да и не только нашей округи, хорошо знают батюшку. В духовных кругах за ним водится слава человека строгого, но справедливого. Большая забота лежит на плечах отца Николая, хоть и не всякому под силу понять и оценить его труд в полной мере. Да и я, будучи человеком светским, не претендую на полное понимание, но этим материалом хочу сделать шаг в обозначенном направлении. Шаг, думаю, важный и для меня, и для тех, кто будет читать интервью. Оно получилось длинным. Не каждый, возможно, осилит до последней строчки. Надеюсь, однако, что постараетесь прочитать полностью. Отец Николай – человек многогранный, начитанный, осмысливший многие стороны жизни и готовый делиться своим духовным знанием и видением. Мне разговаривать с ним было интересно. И все наши вопросы и ответы, конечно же, можно объединить в три темы: жизнь, вера, служение.

Родом из детства

– Отец Николай, давайте начнем с самого начала. Где вы родились, в какой семье?

– Родился я в Старице. По линии отца мы коренные старичане, по матери – калязинские. Мать – бухгалтер, отец – рабочий.

– Вы один ребенок в семье?

– Один, причем меня мама родила в свой день рождения, на Николу.

– Как вы учились в школе?

– Гуманитарные предметы у меня всегда шли очень хорошо. Точные – не очень. Математику до сих пор не люблю.

– А бабушка, дедушка?

– Бабушка, дедушка по отцу жили в Старице. Там у нас сохранился старинный двухэтажный дом. Конечно, и бабушка, и дедушка были религиозными. Потом переселились в Тверь. Далее – служба в армии.

– Когда вы были ребенком, существовала возможность ходить в какой-то храм?

– До сих пор помню, как после Пасхи были разборки, еще в Старице, кто идеологически неустойчив, кто ходил в храм. Меня всегда тянуло в храм. Замечательный священник служил – отец Борис Есинский. Окончил православную Марие-Магдолининскую семинарию и Академию в Варшаве, до войны, еще до оккупации Польши. Умер он, по-моему, в 96 лет.

– Первое яркое воспоминание о посещении храма?

– Пасха. С бабушкой. Я считаю, пасхальное богослужение переворачивает человека. На Пасху чувствуется та радость Воскресения Христова, которая была у апостолов. Пасхальное православное богослужение это очень хорошо передает. Поэтому не зря даже в застойные времена люди так стремились к пасхальному богослужению. Это больше, чем просто любопытство. Душа человеческая, а она христианка, что-то понимала всегда.

Срочная служба

– Где и в каких войсках вы проходили срочную службу?

– В Литве, в ВДВ.

– Воздушно-десантные войска предполагают серьезный отбор по физическим и психологическим параметрам…

– Да, это серьезная подготовка. Проходили отбор. Прыгали с парашюта.

– Не страшно было прыгать?

– Всегда страшно. Инстинкт работает. Река Неман как ручеек, лес как трава. Иногда и облака внизу. Конечно, страшно. Первый раз не понимаешь, второй раз страшнее всего. Потом все равно какой-то страх есть, естественно. Но его преодолеваешь и прыгаешь.

– Что дала вам армия?

– Вы знаете, армия молодежи дает одно очень ценное качество – понимание цены гражданской жизни. Когда после кирзовых сапог надеваешь ботинки, они кажутся домашними тапочками. Также армия вырабатывает некоторое смирение, а это одно из самых полезных качеств.

Выбор очевиден

– Как дальше складывалась жизнь?

– После армии я стал иподиаконствовать (иподиакон – помощник диакона, прим. ред.) у будущего митрополита – тогда он еще был архиепископом – Алексия Коноплева. Одновременно работал на экскаваторном заводе в Твери. Ездили с ним на выезды, служили. Интересовался духовной литературой.

– Почему вы стали прислуживать в храме?

– Я этим очень интересовался. Интерес к религии пробуждался некой фальшивостью нашей тогдашней жизни. Ну и старшее поколение открывало глаза на происходящее. У меня до сих пор есть подборка атеистических книг. Я читал атеистические книги и читал, что есть на самом деле, и понимал: атеистическая пропаганда – это пинание человека, в данном случае церкви, со связанными руками и ногами. Знали, что отпора не будет. Поэтому я окончательно и твердо пришел к религиозному убеждению, хотя, в общем-то, эти взгляды исповедовал всегда.

С Богом и по призванию

– Итак, этапы вашей духовной деятельности.

– Заочно поступил в семинарию. Потом в диаконы рукоположился. Надо отметить, я имел неосторожность рассказать антисоветский анекдот. Донесли. Уполномоченный (тогда уполномоченные были) высказался против моего рукоположения. И меня Владыка Алексей вывез на Западную Украину, в Корец – там монастырь женский. Ночью, на Святках, меня рукоположили в диаконы. И два года никто про это не знал. Таким образом, я прослужил в Тверской Епархии до смерти митрополита Алексея Коноплева. 

После этого поехал в Смоленск (конец восьмидесятых). Там меня нынешний Патриарх Кирилл рукоположил в священники и направил служить в поселок Озерный, на границу с Тверской областью. В Озерном надо было ставить новый храм. И мы этот храм построили за полтора года, буквально на пожертвования простых людей. Очень большой тогда был кредит доверия со стороны населения. Церковь – примерно, как у нас на кладбище. Это был один из первых новых храмов, которые построили во время перестройки на Смоленщине. Освящал его Владыка Кирилл.

В дальнейшем он меня перевел служить уже Благочинным, настоятелем кафедрального собора, в Вязьму. Собор был построен Федором Конем и находился в аварийном состоянии (Фёдор Савельевич Конь (около 1540 — после 1606) — «государев мастер» времён правления Бориса Годунова, один из немногих древнерусских зодчих, чьё имя зафиксировано источниками -прим. ред.). Очень интересная технология – храм был возведен на деревянных фундаментах. До материка выкопали рвы, в них забили сваи. Одна дубовая свая сохранилась, мы из нее сделали крест – он до сих пор стоит на жертвеннике. Настолько заморенная древесина, что рвались цепи у пил, когда этот крест делали!

Собор начал трещать: трещины были такие, что заходил кулак. Кругом открывались церкви, а там стоял вопрос о том, чтобы закрыть храм из-за аварийного состояния. И вот мне надо было полностью подвести фундаменты под этот собор. В шахматном порядке стали прямо под фундаментом копать и делать бетонные основания. В Иверском трапезном приделе столб старинный посередине стоит – под него залили 58 кубометров бетона. Надо было восстанавливать иконостасы, штукатурить все. Собор мы постепенно привели в порядок.

На месте этого собора, во времена дохристианские, было языческое капище. Когда рыли шахты, под престолом Никольского придела (в древности там был Никольский храм) нашли перегоревшие кости, горы пепла и каменный топор. А у собора лежит камень, на котором молился преподобный Аркадий Новоторжский и Вяземский. Место древнее. И сохранилась Спасская башня от древнего Кремля.

Месяца за два до визита в Вязьму Патриарха Алексия Второго нам передали церковный дом. В войну там было еврейское гетто. Из этого дома вывезли тридцать человек еврейских детей, усыпили клофилином и в лесу закопали. Вязьма тогда была эпицентром военных событий… Так вот, за пару месяцев мы привели в порядок это помещение и достойно встретили Патриарха. Замечательный был пастырь Божий.

Следующий этап – строительство церкви в доме престарелых. Я ее сам и называл – церковь Самсония Странноприимца.
Ну и возглавлял Благочиние. Как раз была пора восстановления храмов, приходов. Пришлось храмы и открывать. И строительство храмов было, и реставрация старых храмов.

Потом я решил вернуться в Тверскую Епархию. Вакансий не было. Некоторое время был в Оленино. Мы организовали регулярные службы в Холмеце и в Татево – это имение С.А. Рачинского, основателя Общества трезвости, родина известного художника Н.П. Богданова-Бельского.

Освободилась вакансия в Торжке. Сюда меня перевели. В дальнейшем сделали Благочиние Торжокское и Старицкое. Сейчас Благочиние умножилось приходами – его уже разделили на два. Очень нравится мне наш храм Михайловский, я его очень люблю. Народ церковный здесь, в Торжке, очень хороший.

Вместе с Патриархом

– Конечно, нашим читателям интересна линия вашего знакомства с Патриархом Московским и Всея Руси Кириллом. Как пересеклись ваши судьбы?

– С Патриархом мне довелось служить около 14 лет. Я был Благочинным. Патриарх в Вязьму приезжал часто. Иногда присылал иностранные делегации – я их встречал. Жил у меня, бывало. Объезжал окрестности, очень заботился о сельских приходах. Времена в девяностые были непростые. К нему приходили священники жаловаться. Помню, он скажет: «Давай, я тебе дарю корову. Телку отдашь другому священнику». Старался поднять эту жизнь. Я заставал старинных священников – они были немного запуганы годами давления на них атеистических властей, поэтому он привлекал молодое духовенство. Больших успехов Патриарх Кирилл добился со Смоленской Епархией. Когда он приехал туда, там было не более 40-ка храмов, а когда уехал, их стало более 200-т.

– Еще раз вспоминается важное для всех нас событие – посещение Патриархом Кириллом Торжка в прошлом году и богослужение, которое он провел на территории Борисоглебского монастыря…

– Город у нас знаковый. Монастырь – древнейший на территории Центральной России. Когда вопрос зашел о реставрации, Патриарх решил монастырь посетить, тем более что у нас, благодаря Губернатору Игорю Михайловичу Рудене, восстанавливается еще и кафедральный собор в Твери, который был варварски разрушен. Вы знаете, во сне бы не приснилось, что этот собор, взорванный до войны, когда-нибудь восстановят. Взорвать этот собор в Твери – то же самое, что взорвать собор Парижской Богоматери в столице Франции.

Семья

– Расскажите о своей семье. Как вы познакомились с матушкой Еленой? Расскажите о своих детях.

– С матушкой мы познакомились в Твери, в церкви Белая Троица. Она училась в университете, на экономиста. Родом она с Костромы, дочка священника. Отец ее Тихон к тому времени уже ушел из жизни: он с 1917 года, был в немецком концлагере. Мы познакомились: завязалась дружба, любовь, и закончилось это браком.

– Это было венчание?

– Обязательно. Венчал нас митрополит Алексий Коноплев. Апостол на венчании читал архимандрит Виктор, в дальнейшем митрополит. Нынешний настоятель Ниловой Пустыни отец Аркадий держал венцы. После этого у нас Смоленский был период. Она мне всегда была верной спутницей. Хорошо знает устав, клиросное пение. Всегда помогала: и в доме, и в церкви на клиросе. И, естественно, продолжает все это делать.

Детей у нас двое. Сын Кирилл – священник, сейчас настоятель храма Александра Невского, что у вокзала, в Твери. До этого был вТоржке настоятелем храма Иоанна Богослова. Дочь Татьяна окончила Тверской университет по профилю «Психология». Продолжает учиться и работает в Твери, в Центре занятости. Внуков трое: два мальчика и девочка у отца Кирилла. Старшему Андриану десять, Виктор пойдет нынче в школу, Варваре шесть лет. Детьми своими я доволен.

– Отец Кирилл, насколько мне известно, занимается единоборствами.

– Всю жизнь он занимается спортом. Начинал в Смоленской семинарии, а потом окончил Ивановскую. Сейчас руководит молодежным спортивным отделом Тверской Епархии.

– Путь служения ваш сын выбрал с вашей легкой руки?

– В Бога он всегда веровал искренне. Постоянно был в храме. Одно время, в девяностые годы, у него появилось желание поступать в военное училище, но пошел в семинарию, как и его дед, как я. Недавно я его спросил: «Ты не каешься, что не поступил в военное училище?» – военным он тоже был бы хорошим, со своими спортивными навыками. Он ответил: «Нет, не каюсь».

О жизни церковной

– Касаемо церковной жизни: вы застали разные периоды, советский, постсоветский. Что за эти годы изменилось?

– При советской власти было более понятно, кто друг, кто враг, а отношения народа с духовенством были более патриархальными и искренними. Кроме того, духовенство оказалось поставлено в такое положение – мягко говоря, маргинальное – что люди, в основном, шли по убеждению. Это своего рода фильтрация духовенства. С перестройкой начали восстанавливать храмы, люди перестали бояться ходить в церковь. Помню, в доперестроечный период идет человек рядом с церковью, оглянется – перекрестится, если нет никого. Сейчас сидишь на лавочке – идут дети в школу, крестятся. И это одна сторона. С другой стороны, доперестроечное духовенство было более традиционное. Многие еще захватили ту жизнь, выросли в религиозных семьях. А сейчас пошла волна духовенства современного. Несколько изменилась и ментальность священнослужителей.

Еще одна особенность. До перестройки храмов было мало. В некоторых районах один храм, где-то ни одного. В Торжоксском районе – три храма. Население минимум обрядов все равно исполняло, поэтому не возникало вопросов по финансовому обеспечению храмов. И священников хватало. А сейчас, когда церквей много открыли, появляются проблемы с обеспечением: отопление, газ, оплата сотрудников и пр. Священники все это вынуждены каким-то образом добывать. А раньше все происходило естественным путем, за счет вклада прихожан. Настоящая ситуация, конечно, рождает напряжение в обществе. Сейчас, когда объявлена пандемия коронавируса, храмы стоят пустые, большие финансовые проблемы у церкви.

Крепкий хозяин

– Вы не только священник, вы крепкий хозяин. Везде. Мы уже говорили о реставрации и строительстве храмов. И в жизни вы тоже постоянно заняты обустройством семейного очага, подходите к этому по-мужски.

– Мне всю свою священническую жизнь приходится строить. У меня принцип такой: где служу, там и живу. Никогда я не ездил, скажем, из Твери в Торжок. Сейчас многие священники этим грешат. Это гастролерство недопустимо. Священник должен жить со своими прихожанами. Здесь, в Торжке, я построил дом на Осташковской – продал его. Построили этот дом. В Оленино купил дом недостроенный – построил новый. Сторожку у церкви построил новую. Сейчас планирую построить воскресную школу. И, конечно, постоянно текущий ремонт храмов.

Сохранить храмы и традицию

– Редакция газеты у нас расположена в домовой церкви. Есть домовой храм при психоневрологическом интернате. Что-то я упустила, наверное. Это ведь тоже одно из направлений церковной жизни…

– Еще есть часовня при тюремной больничке и церковь Александра Невского в исправительной колонии. И это, действительно, еще одно направление. Так, в типографии, с одной стороны, работает производство. С другой, по праздникам ведутся службы. Это позволяет сохранить храм. И такая тенденция не только у нас. В Европе при кафедральных соборах для верующих остается небольшая огороженная площадка, а все остальное в распоряжении туристов. В Испании закрытые храмы переоборудуются под библиотеки и т.п.. Я считаю, это допустимо, если церковь не востребована, когда совсем ее невозможно открыть. Я противник того, чтобы все забирать для нужд церкви. 

У нас пока нет средств. Да и наполняемости этих храмов сейчас не будет: не подготовлено население. Это должно идти параллельно с религиозным просвещением. Если будут верующие, если у них будет желание идти в храм, конечно, все эти храмы откроются и наполнятся людьми. Не зря говорят, что церковь не в бревнах – церковь в ребрах: без людей храмы пустые стоят. Литургию даже священник может совершать тогда, когда он и два прихожанина в храме. Это общее дело.

Если смотреть с точки зрения культурно-исторической, то, я считаю, храмы должны поддерживаться государством. Государством должны быть отремонтированы – это наше достояние. В США есть одна деревня, куда в конце ХIХ – начале ХХ века переселилась община финских фермеров. Они построили свои деревянные рубленые дома. Народ лесной, техника хорошая (хотя техника рубленых домов русского Севера лучше). Сегодня эта деревня, с амбарами, с мельницами – со всем, считается архитектурным достоянием федерального уровня. Мы не говорим уже за старинные избы, которые завалились на том же русском Севере. А сколько шедевров храмовой архитектуры стоят у нас в руинах!.. Государство обязано эти храмы восстановить, потому что в свое время оно их разорило насильно.

— У нас почти в каждом населенном пункте в районе есть храмы. Долгие годы они находились в разрушенном и полуразрушенном состоянии. А какое количество храмов сегодня отремонтировано?

– За последние годы практически все храмы от Старицы до Торжка покрыты крышами. Был спонсор, который этим занимался. В Ладьино начинаются ремонтные работы. В Высоком покрыт храм, в Сукромле… В Петропавлово церковь восстановили – она готова к богослужению. В Грузинах быстровозводимая церковь иконы Грузинской Божией Матери уже практически построена. Там, в границах психоневрологического диспансера, заложена церковь равноапостольной Нины, которая будет обслуживать и больницу, и диспансер, и кладбище.

– Кто оказывает помощь в восстановлении храмов?

– В Грузинах работы ведутся по инициативе митрополита Саввы.

Как я уже сказал, спонсор один московский занимается, причем не сам, а через специально назначенных людей. Есть такое понятие тайной милостыни. Благотворители кроют храмы и не открывают имен. Хотят, чтобы то, что они сделали, было не перед людьми, а перед Богом. Поддержку большую оказывает Ебралидзе Александр Иосифович, владелец «Талиона».

По церковной миссии

– В вашем семейном альбоме я видела много фотографий, где вы за рубежом. Как я понимаю, такие поездки были часто сопряжены с церковной миссией.

– По церковной миссии я был в Польше, Чехии, Словакии, Германии, Австрии, Бельгии, Франции, Люксембурге, Нидерландах, Ираке, Сирии.

– Что представляет собой церковная миссия за рубежом?

– Скажем, в Ирак мы ездили с казачьим отделом еще при Хусейне. Страна была закрыта, и надо было организовать визит туда митрополита Кирилла. Я встретился с министром религии, с муфтием суннитским, с Патриархом Мар-Аддаем II-м. Был организован визит митрополита. Кстати, туда в это время хотел попасть Папа Римский. Его не пустили, а митрополита Кирилла пустили. 

С Польшей у нас отношения традиционно не очень хорошие, и визит туда был актом народной дипломатии. Делегацию возглавлял отец Аркадий, настоятель Ниловой Пустыни. Монахи Ченстохонского монастыря, главной святыни Польши, написали копию иконы Ченстохонской Божией Матери – а эта икона православная, она досталась полякам от русской княгини. Копию иконы нам торжественно передали. Были встречи с примасом Польши, кардиналом Хенриком Мушинским, с министром иностранных дел – мы конференцию давали в МИДе, в Варшаве.

Во Франции есть лагерь для детей эмигрантов. Куплен крестьянский дом, с амбаром. Амбар переоборудован под церковь. Детей в течение месяца учат русской культуре, литературе. Проводятся богослужения. Одновременно они отдыхают, ходят на океан. С этой миссией меня метрополит Кирилл туда и посылал. Попутно удалось побывать в Париже.

– Какая из зарубежных церковных поездок произвела особое впечатление?

– Мне очень интересно было быть в Ираке, в сирийской церкви Востока. Своеобразная церковная традиция. Сама церковь считается еретической. Она откололась от нашей церкви, когда еще не было иконостаса. Вместо иконостаса там такие завесы. Богослужения интересные.

Кому больше дано, с того больше спрос

– Говорят, кому больше дано, с того больше спрос. Вы это чувствовали по жизни?

– В древние церкви зайдите. На западной стене, над входом, обычно картина страшного суда. Кто там первый в ад идет? – Патриархи, митрополиты, архимандриты. Те, с кого больше спрос. Ряса человека не делает святым. Или такой пример. Слесарь или мастеровой идет по городу, весь в грязи, с головы до ног, и никто не обращает внимания. А ну-ка выйди врач, и у него пятно мазута на халате – что будет? Приблизительно такое же отношение и к духовенству. Мы люди не идеальные. И совершаем мы таинства не в силу какой-то своей исключительной добродетельности, а просто нам передано во время хиротонии Божья Благодать. А часто бывает так: чем общество само развратнее, чем больше подорваны устои семейные, тем больше люди требуют от своих пастырей. Других в грехах обвиняют. А сами в этих грехах находятся…

– Были в жизни ситуации преодоления?

-– Конечно же, были, ведь жизнь – это несение креста. Крест несем и этим крестом спасаемся, если хотя бы немножко смиряемся. Правда, это тоже очень трудно. Чтобы простить какого-нибудь негодяя по-настоящему, в душе, нужно переломить себя. И это тоже подвиг. Не всегда мы с ним справляемся. И бывают всевозможные несовершенства – мы люди…

– Священнический путь – это предопределенность. Как вы сами оцениваете?

– Я бы не сказал, что предопределенность, но, конечно, не без воли Божией. Все-таки это был выбор духовный. Для благополучия, жизнь подсказывает, не обязательно священником становиться. Как говорится, «слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение». В данном случае, может быть, совпали моя воля и желание с волей Божией. А уж как все это у меня получилось, и как меня Господь будет судить, это уж ему решать.

– Еще одну поговорку вспомню: «Тяжела ты, шапка Мономаха». Так мы говорим, когда большую ответственность несем на своих плечах. Чувствуете ли вы, что ваша миссия тяжела?

– Крест, который нес Христос, он, с одной стороны, тяжелый, а с другой стороны, сладостный. Так же, как и супружеская жизнь и семья. Тяжелый крест и огромная радость. За крестом и Христом последовал рай. Даже на древних распятиях написано: «Место лобное рай бысть», т.е. место казни Христа рай бысть. А крест, верует или не верует, несет каждый человек. И когда он его клянет, проку от этого не бывает. И добра от этого не бывает.

В заключение

– Чем стал для вас Торжок?

– Торжок стал для меня родным городом. Если его еще приведут со временем в порядок, это будет изумительный город.

– Юбилей вы воспринимаете как рубеж?

– Да, это определенный рубеж. Жизнь человеческая такая: сколько бы человек ни трудился, ни жил, ни надеялся, когда отпевают покойников, возглашают вечную память, свечи в руках держат, а потом гасят, и остается огарок. Вот такая и наша жизнь. До конца мы ничего не исполним. Всегда перед Богом будем в каком-то долгу. Шестьдесят лет – это уже старость. Но, по возможности, буду продолжать служить, исповедовать. Старость, она с немощью. А с другой стороны, это спокойная золотая пора.

– Подводя итоги нашей встречи, хотелось бы услышать уже ставшее традиционным обращение к нашим читателям.

-– Пользуясь возможностью, я бы хотел сказать читателям, чтобы они не забывали храм Божий, не оставались в одной плоскости нашей обыденной жизни, помнили, что есть Господь, и Господь помогает решать не только наши проблемы в преходящей жизни, но существует еще и жизнь вечная. Нужно помнить, что человека от Бога отделяет очень хрупкая перегородка – это наша жизнь. Сейчас, во дни эпидемии, многие люди это чувствуют. Поэтому человек должен радоваться этой жизни, но и готовить себя к жизни будущей, которая рано или поздно наступит. Для этого в мире существует церковь. Человек несовершенен. Священнослужитель может быть несовершенен. Но Христос и правда совершенны во веки веков.

Марина Морозова

Газета «Торжокская неделя»

Фото: сайт Торжокского благочиния

Этот сайт использует файлы cookies и сервисы сбора технических данных посетителей (данные об IP-адресе, местоположении и др.) для обеспечения работоспособности и улучшения качества обслуживания. Продолжая использовать наш сайт, вы автоматически соглашаетесь с использованием данных технологий.