«Исследуйте Писания…»
Библию мы называем Священным Писанием, Словом Божиим или Божественным Откровением. Она является «Книгою книг», ибо она действительно – Слово Божие, и никакая другая не может в этом отношении сравниться с ней. Во многом превосходит Библия все прочие книги. Она стала первой «настоящей» книгой по форме. Но, кроме того, она же стала первой переведенной, первой печатной и, наконец, первой имеющей всемирное значение книгой. В чем же ее отличие от всех других?
Прежде всего, Священное Писание было и остается великим источником христианства, и догматически, и духовно. Богословы всех времен черпали из него тот богодухновенный материал, который мы сегодня используем в своей повседневной христианской жизни. Они считали, что в нем, и только в нем, можно найти все, друг от друга неотделимые, элементы истины и жизни. Однако правильнее будет сказать, что источник христианства Православная Церковь видит не только в записанном Слове Божием, но и в устно передаваемом. Притом, такая формулировка не составляет новшества: древнее христианство всегда сближало оба эти понятия. Предание и Писание не являются друг от друга независимыми источниками, которые дополняли бы друг друга извне. У древних христиан Библия была настолько неотделима от Предания, что она составляла его часть, – его основной элемент, его ядро. И действительно, Библия стала бы непонятной, если бы ее вырвали из живой совокупности многочисленных данных Предания, хранящихся и передающихся всегда бодрствующим, всегда активным сознанием Церкви. Таинства, богослужение, религиозно-нравственные устои Церкви, ее богословие, взгляд на прошлое, настоящее и будущее – все это насквозь пронизано духом Предания и Священным Писанием.
Таким образом, в православном понимании Библия и Предание – это не Библия плюс некий посторонний элемент, без которого она осталась бы неполной. Речь идет о том, что Библию нужно ставить – или, вернее, поддерживать – в ее присущей атмосфере, в ее жизненной среде, в ее первоначальном освещении. Это Библия вся целиком, не в букве своей только, но и в Духе, беспрестанно оживляющем ее чтение. И только тогда Слово, некогда внушенное людям, жившим во плоти, останется Духом и Жизнью в Церкви, которая представляет собою живое тело Слова Божия явившегося во плоти. «Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины… И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать» (Ин. 1,14-16).
При таком взгляде, Библию уже никак нельзя назвать просто книгою. Она – Священное Писание. Но на нее нельзя смотреть просто как на текст, «продиктованный» Богом, где каждая фраза буквально дана свыше. В ней отражены характеры и дарования писавших ее людей. Здесь же печать той среды, в которой они жили. Но все ее авторы пережили высший опыт Богоприсутствия и в своих притчах, пророчествах и псалмах стремились выразить тайну этого опыта доступными им средствами. Поэтому земной аспект Библии не только не исключает богодухновенности, но, напротив, Священное Писание благодаря ему становится еще дороже нам как точка пересечения человеческого и божественного. Кроме того, он препятствует культу буквы, к которому склонен протестантизм. В богочеловеческой природе Писания, по словам святителя Иоанна Златоуста, «ясно обнаруживается сила духа, убеждающего людей, чтобы они держались необходимого и главного и нисколько не смущались ничтожными несогласиями»[1].Вот почему основа христианства заключается не столько в учении, сколько в самом Боге. Церковь исповедует не отвлеченную доктрину, но веру в Бога Живого, воплотившегося в живой личности Богочеловека. Об этом и только об этом свидетельствует Слово Божие.
«Исследуйте Писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют обо Мне» (Иоан. 5:39). Этот призыв Господа относится не только к иудеям, жившим около двух тысяч лет назад, но и ко всем людям, читающим Священное Писание. В гораздо большей степени эти слова относятся к христианам. «Ясно и очевидно, что прилежное искание таинства Христова доставляет жизнь вечную и служит для нас путем ко всякому благодушию, то, снова приложив труд, полезный, прежде всего нам самим, постараемся собрать те места, в которых ясно указывается нам таинство Христа», – говорит святитель Кирилл Александрийский.[2]
Поэтому, занимаясь изучением Священного Писания, мы не должны упускать из виду главную цель – не столько интеллектуальное познание его, а практическое. «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин. 20,31) – таков смысл Божественного Откровения. Познавать жизнь можно только жизнью. Иначе говоря, практическое познание Писания строит наши отношения с Богом. Из Писания мы научаемся христианской жизни, в нем мы обретаем фундамент глубокой веры, ибо «вера от слышания, а слышание от слова Божия» (Рим. 10,17). В словах отцов-аскетов характерный образ наставления был таков. Новоначальный монах шел к старцу и спрашивал: «Скажи мне слово, чтобы я мог жить». Старец в ответ говорил очень немного, но благодаря силе личного опыта и благодати, содержащихся в ответе, немногих слов было достаточно, чтобы новоначальный жил ими и преодолевал все случавшиеся трудности[3]. Это самая лучшая иллюстрация того, как Библия должна быть понимаема и проповедуема. Здесь уместны слова нашего Господа Иисуса Христа: «Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете» (Ин. 13,17). Поэтому занимаясь исследованием нашей темы мы не должны упускать из виду то главное, о чем было сказано выше.
Влияние Священного Писания на духовную жизнь. Из гомилетических трудов митрополита Антония Сурожского
Мы рассмотрим тему влияния Священного Писания на духовную жизнь христианина на основании проповеднических трудов ныне почившего владыки Антония (Блума), митрополита Сурожского.Вся жизнь этого архипастыря и подвижника, была поглощена горением в Слове Божием, — в чтении его, в размышлении над ним и объяснении его верующим. Поэтому его мысли будут здесь более чем актуальны.
В далеком прошлом при первом своем ознакомлении с Евангелием, при первой встрече с Христовым учением, еще тогда Андрея Блума поразило несколько важных аспектов «благой вести», которые впоследствии стали определяющими элементами в богословском творчестве и важными составляющими экзегетических гомилий будущего архипастыря Церкви. Во-первых, это любовь Божья ко всем людям и верность Его им до конца: «…это слова о том, что Бог сияет Своим солнцем на добрых и на злых, на благодарных и неблагодарных, на любящих и ненавидящих, что для Него все люди – Свои (Мф. 5:44 – 46). Мы Ему можем быть чужими, но Он нам – свой; мы можем от Него отвернуться и оказаться предателями в самом последнем смысле слова, а Он останется верным до конца… это одно из самых основных открытий, которые можно сделать в Евангелии: обнаружить, что мы все для Бога – дети, свои; чужих нет».[4] Эта евангельская истина крайне изумила Андрея Блума, ведь его прошлая жизнь учила его жестким правилам выживания в человеческом обществе наподобие закона джунглей, где нет друзей и любимых, за исключением родственников, а есть враги и противники, и «надо было окаменеть, стать твердым, непроницаемым». «Я подумал: если Бог любит и добрых, и злых, а я хочу быть с Богом, то должен тоже начать любить не только добрых, которые меня любят и ко мне хороши, но и злых, которых я так боюсь и до сих пор ненавидел. Я задумался над этим и решил: хорошо; что бы люди мне ни делали, я их буду любить ради того, чтобы остаться с Христом; пусть они меня хоть кипятком ошпаривают, я все равно не откажусь от этой любви».[5]
Во-вторых, отеческое отношение Бога к человеку, глубочайшее уважение человеческого достоинства Богом, иллюстрацией к которым стала притча о блудном сыне (Лк. 15:11 – 32): «…и тут меня поразило, как Бог относится к нашему достоинству; поразило, что, действительно, по отношению к каждому из нас Он Себя ведет так же: что бы ни случилось в жизни, как бы мы ни поступали, когда мы к Нему подходим и говорим: перестроимся; сыном я уже больше не могу быть, а войдем в какой-то договор; я буду Тебе слугой, я буду Тебе рабом, я буду Тебе наемником, – Бог говорит: Нет, не можешь: ты Мой сын».[6] Для митрополита Антония важна мысль, выраженная в видимых действиях отца на вероятную, подразумевающуюся во взывании «Я согрешил против неба и перед тобой, я недостоин называться твоим сыном…», просьбу блудного сына о принятии его на хозяйство отеческое в статусе наемника или раба: «…отец не дает ему этого сказать, потому что недостойным сыном он может быть, но не может быть ничем меньшим, чем сыном. А дальше отец не спрашивает ни о чем; ему достаточно того, что сын вернулся домой. Он его не спрашивает, кается ли тот, жалеет ли, стыдится ли своего прошлого, не спрашивает его, готов ли он измениться; ему достаточно, что сын вернулся, для того, чтобы верить в него до конца».[7] Такие близкие сердцу любого христианина-семьянина образы любящего, всепрощающего отца и недостойного грешного сына глубоко укореняться в сознании Блума и будут часто использоваться впоследствии в проповеднических целях митрополитом в его архипастырской практике. Схожие мотивы Божьей любви и всепрощения он находит в истории с троекратным прощением апостола Петра Иисусом Христом при встрече у Тивериадского озера (Ин. 21:15 – 17) и в случае с женщиной, взятой в прелюбодеянии (Ин. 8:3 – 11).
В-третьих, Божья любовь не перед чем ни останавливается, для нее нет никаких препятствий, она «может снизойти к нам, стать человеком, разделить с нами всю нашу судьбу, включая ужас Богооставленности, потери Бога, умереть от этого – только не отвернуться от нас и не разлучиться».[8] И, несомненно, первый личный опыт встречи с Живым Христом был опытом встречи именно с Воскресшим Христом, той фундаментальной истины, той истины, которая подтверждает, санкционирует предыдущие.
Будучи уже зрелым богословом и экзегетом, митрополит Антоний дает нам советы, помогающие правильно воспринимать слова Священного писания. «Мой совет таков: читай Евангелие, отмечай себе те места, от которых твое сердце согревается, ум яснеет, воля вдруг оживает, сила какая-то вливается в тебя, те места, о которых ты мог бы сказать: как это прекрасно, как это истинно! И знай, что эти места говорят тебе, что ты уже чем-то, хоть небольшим, хоть малым, похож на того человека, которым ты должен стать, потому что ты уже видишь красоту настоящего человека во Христе»[9]; «Итак, будем читать Евангелие, выбирая все те отрывки, которые доходят до нас, – не те отрывки, которые проходят мимо; отрывки, которые бьют нас в сердце, или, словами Эммаусских путников, заставляют гореть наши сердца, когда Он говорит нам».[10] Самое главное в интерпретации священных текстов – это уяснение подлинного значения. Но это всегда не простая задача, так как есть легкие места, а есть места, где «употребляются формулировки, обращенные одновременно к самому простому человеческому опыту и вместе с этим к углубленному многообразному религиозному опыту».[11] А есть такие вещи, которые невозможно растолковать верно без должной опоры на учение Церкви. Несмотря на социально-культурные изменения, сама Церковь в собственном внутреннем опыте остается неизменной с самого начала своего основания, поэтому она всегда может предложить правильное решение и подлинный ответ. «Так, после предварительного восприятия на нашем собственном, современном языке мы должны обратиться к тому, что понимает под этим словом Церковь; только тогда мы можем быть уверены в смысле данного текста и имеем право начать думать и делать выводы».[12]
О толковании Священного Писания
Митрополит Антоний в церковных кругах был известен по своей наиболее характерной роли – интерпретатора православной веры. Особое внимание уделяется толкованию Священного Писания. В Православии Писание не воспринимается как нечто первичное по отношению к церковному Преданию: Писание выросло из Предания и составляет его неотъемлемую часть. При этом под Преданием понимается все многообразие церковного опыта от времен ветхозаветного Откровения до наших дней. Отсюда и основной герменевтический императив: Писание должно интерпретироваться не спонтанно и произвольно, а изнутри Предания.
В целом митрополит Антоний следует богословской традиции русской теологической школы. Для святителя Филарета Дроздова, например, Писание и Предание были неразделимы. Библия, по его словам, есть лишь «продолжение и неизменно упроченный вид предания». Настаивая на примате Писания, он хотел сказать, что оно содержит Предание в наиболее четкой и не поврежденной форме. Устное Предание, по его мнению, должно всегда проверяться через письменное (Библию), и кто об этом забывает, тот подвергается опасности «разорить заповедь Божию», подменить ее преданиями человеческими.[13]
Школьное богословие отвечало на вопрос об отношениях Предания и Писания довольно просто: то Предание следует принимать, которое не противоречит Писанию, а Писание необходимо понимать в соответствии с Преданием. Наряду с этим утверждением поверхностного подхода школьного богословия к проблеме соотношения Священного Писания и Священного Предания интересно привести размышление архипастыря о том, что, по сути, единым источником церковного вероучения являетсяСвятой Дух. Владыка знаком с точкой зрения А. С. Хомякова, выводы которого опираются на «Послание Патриархов Восточно-Кафолической Церкви». По мысли владыки Антония получается, что допускать возможность противоречия между Церковью и Священным Писанием, значит говорить о самопротиворечии Святого Духа, что приводит к хуле на Святого Духа.
Концентрируясь на Священном Писании, в своих пастырских гомилиях митрополит Антоний (Блум) часто предлагал современные и подчас неожиданные толкования отдельных библейских текстов, но все его комментарии глубоко укоренены в православном Предании и носят ярко выраженный церковный характер. В толковании на новозаветные события митрополит Антоний излагает свои мысли возвышенно, раскрывает глубину содержимого, исходя из понимания духовного смысла. Писание осмысливается им изнутри духовного и литургического Предания Церкви. Его излюбленной формой комментария к Библии является проповедь, представляющая собой не научное исследование и не свободное рассуждение на ту или иную тему, а составную часть Божественной литургии, интегрированную в богослужебный строй жизни церковной общины. В этом, опять же, нельзя не увидеть связь между Владыкой Антонием и Отцами древней Церкви, для которых Священное Писание было не столько предметом кабинетного изучения, сколько объектом молитвенного размышления: отрывки из Писания прочитывались в храме и здесь же толковались пастырями Церкви. Именно так появились на свет экзегетические беседы святителей Василия Великого, Иоанна Златоуста, Кирилла Александрийского и многих других Отцов Церкви.
Святейший Кирилл (Гундяев) когда-то определил критерий для оценки любых проявлений церковной жизни и богословских положений: «Поскольку основной задачей Церкви является спасение людей,–говорит владыка,–то и основным критерием оценки церковной жизни, а, следовательно, и богословия, может быть только сотериологический критерий: насколько эта жизнь и богословие служат спасению людей…».[14] Митрополит Антоний применял в своих проповедях и обращениях к Священному Писанию Ветхого и Нового Завета этот критерий, исходя из своей собственной сотериологической концепции.
Православность библейской экзегезы следует понимать как ее принципиальную укорененность в проповеди. Проповедь обращена и к религиозному чувству, опыту и разуму человека, – только всей полнотой своей личности мы и можем воспринять всю полноту Писания. В этом отношении практически каждая изданная книга митрополита Антония органично сочетает размышление над словом Писания и тексты, где так явственно видно конкретное воплощение в жизни того, чему учит нас слово Божие.[15] Скорее всего, этому способствовало глубокое знание архипастырем Писания и его классического святоотеческого толкования, полученное им самостоятельно через начетничество. Свое понимание значения и роли священного текста в деле спасения он излагает довольно четко и убедительно. Эта оценка Писания понятна лишь для того, кто живет сознательно чисто-религиозным идеалом. Религиозный идеал Церкви, идеал обожения, которым полно наше богослужение, в современном сознании является уделом весьма немногих.
Истолкование Священного Писания тем сложно, что имеет предметом своего исследования не простой текст, не обыкновенный памятник художественной литературы, но текст боговдохновенный. Сборник текстов, называемый Библией уникален, единственен и неповторим тем, что написан не обыкновенным образом, как пишутся все книги, но особо: агиографом, соавтором которого является Сам Бог. Священнописатель есть инструмент Святого Духа, но инструмент живой, обладающий своим разумом, оригинальным мировоззрением, личным характером[16]; все это находит выражение в созданной им книге. Написание книги есть таинственное взаимодействие, соработничество двух умов, двух воль, двух личностей, Божественной и человеческой. Поэтому и чтение, и восприятие Библии требуют особого подхода.
Принципы толкования Священного Писания
Несмотря на различие школ, методов, интерпретаций текста и частных мнений святых отцов, можно выделить несколько основных принципов, свойственных Святоотеческой экзегезы.[17]
Вера в боговдохновенность Библии является общим и незыблемым убеждением всех святых отцов. Уже первый по времени из Мужей Апостольских, святитель Климент Римский, называет Писание «истинными глаголами Духа Святого» (1-е Послание к Коринфянам, 45).[18] Все размышления отцов Церкви над Священным Писанием Ветхого и Нового Завета обусловлены глубокой верой в боговдохновенность этих священных текстов. Этот тезис даже не требует какой-то подтверждающей цитации из проповедей владыки Антония, по причине своей явной очевидности.
Богочеловеческий характер Священного Писания. Это понятие утвердилось в святоотеческой библеистике не сразу. Ранние церковные писатели еще склонялись к вербализму. Но уже в 3 веке святитель Дионисий Великий, сравнивая Евангелие от Иоанна и Откровение, недвусмысленно указал на роль священных писателей как авторов, со свойственными им особенностями языка и способами выражения. С 4 века святые отцы более не сомневались в том, что Библия есть одновременно и Слово Божье, и слово человеческое. В частности, блаженный Иероним признавал зависимость литературной формы библейских книг от индивидуальных особенностей их авторов. Митрополит Антоний, например, подтверждает двусторонность Священного Писания: «Библия родилась в человеческой общине; Евангелие родилось в Церкви; и израильская община, и Церковь Божия существовали раньше, чем возникло Священное Писание. Именно изнутри этой общины родилось познание Бога, любовь к Богу, видение Его невыразимой красоты, а также состояния и судьбы, становления и призвания человека. Народ Божий – это такая община, которая свидетельствует о чем-то, что ей достоверно известно, что является ее жизнью, предметом ее любви, ее радостью. Библейский народ – это не народ, который читает Библию, верно хранит ее и возвещает ее; подлинный народ Божий, подлинный народ библейский, подлинный народ евангельский должен быть такой общиной, которая могла бы сама написать Священное Писание, проповедовать его из собственного опыта, дать ему начало, родить его. Если мы не такая община – мы не принадлежим поистине ни Евангелию, ни народу Божию».[19]
Библия как часть Священного Предания Церкви. Для Святоотеческой экзегезы Евангелие является церковной книгой по преимуществу,которой предшествует живое апостольское слово, восходящее к Самому Господу Иисусу. От Иисуса Христа и апостолов Церковь принимает и авторитет Ветхого Завета. Для того чтобы отделить подлинное Предание от «преданий человеческих», необходимо, по учению св. отцов, ориентироваться на Библию. Святитель Кирилл Иерусалимский в связи с этим писал: «Не верь даже мне, когда говорю тебе просто, если не будешь иметь доказательств моих слов из Писания» (Огласительное поучение, IV, 17), а свт. Иоанн Златоуст в 4-й Беседе о Лазаре восклицает: «Хотя бы мертвый воскрес, хотя бы ангел сошел с неба – более всего должно верить Писанию».[20] Об общинном, церковном характере Писания, о тесной связи его с церковным Преданием митрополит Антоний говорит в различных местах: «у нас есть книга, родившаяся из самых глубин человеческого опыта Бога, книга, где Бог действительно говорит через общину, которая была способна свидетельствовать об истинности слова. Мы должны снова стать такой общиной, мы должны научиться жить согласно слову Самого Бога, откровению Его воли; мы должны научиться быть таким народом, жизнь которого согласна со словом Евангелия».[21]
Единство Библии. Святоотеческая экзегеза отвечает исповеданием веры в единство Духа Божьего, вдохновившего авторов обоих Заветов. Различие Заветов, согласно святым отцам, обусловлено поступательным характером истории спасения, в ходе которой христианская Церковь становится новым Народом Божьим. Ветхий Завет был преддверием, прообразом, подготовительной ступенью к Откровению Богочеловечества. По словам блаженного Августина, оба Завета связаны генетически и типологически. «Новый Завет сокрыт в Ветхом, Ветхий – раскрывается в Новом» (Беседа на 1 Кор. 6). Истина единства библии подтверждается митрополитом Антонием через проявление одинакового интереса как к книгам Ветхого Завета, так и к книгам Нового.
Нераздельность познания Библии и духовной жизни. Все святые отцы учат, что чтение и изъяснение Слова Божьего требует молитвенного подвига и очищения сердца. Значительная часть патристических толкований есть запись бесед и проповедей, имевших целью пробудить и укрепить в людях веру и желание жить по вере (нередко эти беседы предназначались для готовящихся к крещению). Святоотеческая экзегеза никогда не ограничивалась историческими или литературными аспектами Писания: она была продолжением апостольского благовестия, хотя и не пренебрегала научной стороной экзегетики. Митрополит Антоний рассматривает чтение Библии и познание библейских истин к важнейшую предпосылку духовного развития: «Меня часто спрашивают: как нам читать Евангелие, чтобы оно достигало не только до ума, но и до сердца, и так, чтобы оно не стояло всегда перед нашим умственным взором как осуждение, когда каждое действие Христово, каждое слово Христово, каждая Его заповедь осуждают нас в том, что мы не такие люди, которые поступают, как Он, думают и чувствуют, как Он, или выполняют то, что Он заповедал нам? Из страха, из обескураженности мы ничего не достигнем; мы должны читать Евангелие так, как если бы Господь Иисус Христос пришел к нам как самый близкий друг, то есть как кто-то, кто заботится о нас больше всех других, кто не только вообще желает нам добра, но готов сделать все, именно все для нас, что возможно не только по-человечески, но и по-Божьи. По человечеству мы знаем, что Христос отдал за нас Свою жизнь и Свою смерть; как Бог – Он открывает нам врата вечности: Я есмь дверь; кто войдет Мною, войдет в жизнь вечную».[22]
Научиться жизни согласно Евангелию
«Евангелие» в русском значении этого слова стало рассматриваться как книга, содержащая историю жизни Иисуса Христа, то есть собственно Его биографию. На греческом же языке первоначально термин «evangelion» означал весть, совершенно заново провозглашаемую, новизна которой очевидна.[23] Растолковывая греческое слово «евангелие» как «благую весть», митрополит Антоний говорит, что с этой вестью наступает новая жизнь на земле, о которой многократно свидетельствовали ветхозаветные пророки Малахия, Исайя, Иеремия и другие. И под этой новизной понималось полной обновление падшего человека и, соответственно, всей твари, пострадавшей через падение Адама.[24]
Вся Библия, то есть все книги Священного Писания Нового и Ветхого Заветов, в целом и Евангелия в частности являются плодом Церкви Божьей. Внутри вселенской «экклесии» родилось знание Бога, и проявилась любовь к Богу.[25] Только подлинный народ евангельский мог бы написать и написал книги Священного Писания, выведенные из его опыта общения с Богом.[26] Евангелия – это книга, «родившаяся из самых глубин человеческого опыта Бога, книга, где Бог действительно говорит через общину, которая была способна свидетельствовать об истинности слова».[27] Мы должны научиться жизни, согласной со словом Евангелия.
Иерей Максим Мищенко, настоятель храма свт. Василия Великого г. Торжок
________________________________________
[1] Журнал Московской Патриархии. М.,1991, №1. С. 68.
[2] Святитель Кирилл Александрийский. «Творения». Ч. 4. М., 1886. Стр. 6.
[3] Матта-Эль-Мескин О. Как читать Библию // Вестник Русского Христианского Движения. Париж-Нью-Йорк, 1982, № 137. С. 63.
[4] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «Беседы о вере и Церкви». Центр по изучению религии, СП Интербрук, М., 1991. Электронный вариант.
[5] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «Быть христианином: Беседы». Издательство «Молва», Электросталь, 2001. Электронный вариант.
[6] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «Беседы о вере и Церкви». Центр по изучению религии, СП Интербрук, М., 1991. Электронный вариант.
[7] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «Таинство любви: Беседа о христианском браке». Издательство «Сатис», С.-П., 1994. Электронный вариант.
[8] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «Беседы о вере и Церкви». Центр по изучению религии, СП Интербрук, М., 1991. Электронный вариант.
[9] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа: Проповеди». Фонд «Христианская жизнь», Клин, 2001. Электронный вариант.
[10] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «О слышании и делании». Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, М., 1999 (Библиотека журнала «Альфа и Омега»). Стр. 21.
[11] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «Молитва и жизнь». Авторизованный перевод с английского языка Т. Майданович. Балто-славянское общество культурного развития и сотрудничества, Рига, 1992. Стр. 37.
[12] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «Молитва и жизнь». Авторизованный перевод с английского языка Т. Майданович. Балто-славянское общество культурного развития и сотрудничества, Рига, 1992. Стр. 39.
[13] Мень А., протоиерей. «Библиологический словарь». «Фонд имени Александра Меня», М., 2002. Том 3.
[14] Кирилл (Гундяев), архиепископ. «Процесс преодоления схоластических влияний в русском богословии». «Тысячелетие Крещения Руси. (Международная церковная научная конференция «Богословие и духовность»). М., 11-18 мая 1987 г. Издательство Московской Патриархии,М., 1989. Стр. 97.
[15] См.:Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «О слышании и делании». Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, М., 1999 (Библиотека журнала «Альфа и Омега»).
[16] Антонини Б., священник. «Божественное Откровение. Историко-критическое введение в Библию с очерком изучения Догматической Конституции «О Божественном Откровении» («DeiVerbum»)». Москва, 1997. Стр. 73.
[17] О принципах подробнее: Мень А., протоиерей. «Библиологический словарь». «Фонд имени Александра Меня», М., 2002. Том 3. Стр. 83 – 86.
[18] «Антология. Раннехристианские отцы Церкви». Издательство «Жизнь с Богом», Брюссель, 1978.
[19] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «О слышании и делании». Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, М., 1999 (Библиотека журнала «Альфа и Омега»). Стр. 9 – 10.
[20] Св. Иоанн Златоуст. «Избранные творения». Репринтное издание. Свято-Троице Сергиева лавра, 1993.
[21] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «О слышании и делании». Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, М., 1999 (Библиотека журнала «Альфа и Омега»). Стр. 11.
[22] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «О слышании и делании». Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, М., 1999 (Библиотека журнала «Альфа и Омега»). Стр. 19.
[23] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «О слышании и делании». Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, М., 1999 (Библиотека журнала «Альфа и Омега»). Стр. 11 – 14.
[24] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия: Беседы на Евангелие от Марка, гл. 1-4». Издательство «Даниловский Благовестник», М., 1998. Электронный вариант.
[25] См.: Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «О слышании и делании». Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, М., 1999 (Библиотека журнала «Альфа и Омега»). Стр. 9.
[26] См.: Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «О слышании и делании». Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, М., 1999 (Библиотека журнала «Альфа и Омега»). Стр. 9 – 10.
[27] Антоний (Блум), митрополит Сурожский. «О слышании и делании». Подворье Свято-Троицкой Сергиевой лавры, М., 1999 (Библиотека журнала «Альфа и Омега»). Стр. 11.
